Черный хлеб

— Вроде нет, милочка моя, самого-то? А я к нему шла, — оскалила Шербиге желтые, остренькие, как гвоздочки, зубы. Недовольно покосилась на сидящих рядом Сэлиме и Тухтара.

Гостья даже не сказала положенного приветствия. Сайдэ оскорбилась этим, но сдержала свое недовольство.

— В лес уехал хозяин, — сказала она, поднимаясь навстречу. — Проходи, откушай с нами.

— Прямо к ужину, к ужину угодила, точно к любящей свекрови пришла. Хоть и нет ее у меня.

— Ничего, будет еще. Какие твои годы, — утешила ворожею хозяйка. — А пока моей похлебки попробуй.

— Рехмет, рехмет, голубушка моя, за такое пожелание. Пусть и ваш дом будет полной чашей!

Шербиге двинулась к столу. Вдруг, искривив рот, визгливо спросила:

— Кто это у вас? Никак, пастух приперся?

Она хотела сказать еще что-то, но ее перебила Сайдэ:

— Почему же это «приперся»? Он свой человек в нашем доме.

— Пастух? И вдруг свой человек?

— Что же тут зазорного?

— Не говори, не говори! — прошипела Шербиге. Остренький язычок ее несколько раз, будто змеиное жало, облизнул потрескавшиеся губы, в уголках которых белела пенистая слюна.

— Будем-ка поучтивее! — сказала побледневшая хозяйка. — Не говорят так грубо перед хлебом.

— Потому и говорю так, птичка, ласточка моя, что сижу перед хлебом. — Ворожея задергала головой. — Не приваживай этого ворона, не приваживай! Насквозь его нутро вижу. Зло в нем. Зло! Так и кипит, так и пузырится. И как только терпите вы его в своем доме…

Тухтар выронил ложку, встал из-за стола.

— Сиди спокойно, Тухтар, — остановила его Сэлиме. — Если принимать к сердцу слова каждой дурехи, то и дня на свете не выживешь.

— Помолчи, Сэлиме! — оборвала ее мать. — Не учись у нашей дорогой гостьи.

— Ах, так! — взбеленилась ворожея. Она выбежала на середину комнаты и затопала ногами. — Кто, кто тебя от черной беды спас? Я! Я! А ты меня так за это благодаришь? Дурехой обзываешь?

Шербиге закатила глаза, широко распахнула рот, словно собралась крикнуть что есть мочи, но совершенно неожиданно заговорила почти шепотом:

— Бедняжка ты, бедняжка! У тебя такой избранный-суженый будет! Красавец — как на картинке! Богач — как в сказке! Он тебе нынче ночью приснится! Поверь моему слову! И замрет, замрет твое сердечко. Замлеет, растает, от счастья, как конфетка барская, в золотой бумажечке завернутая. А ты за одним столом с каким-то попрошайкой сидишь. И как не побрезгуешь только! — Шербиге втянула воздух, сморщилась, скосоротилась, сплюнула. — От одного духа помереть можно! Ворон, ворон! Падаль жрет, стервятину! У-у-у! Аж с души воротит.

— Ты что, сваха Нямася? — крикнула Сэлиме. Она встала, посмотрела Шербиге прямо в глаза. — Ежели так, то зря стараешься! Даром деньги он на тебя тратит. У меня есть человек, который станет моим мужем. И мне не нужно видеть его во сне. Вот он, со мной рядом сидит.

Шербиге выкатила глаза на Тухтара, протянула к нему руку, зашевелила скрюченными пальцами, словно хотела исцарапать его.

— Ну что ты, тетя Шербиге, — робко проговорил он. — Ничего я не делал тебе плохого. Зачем же ты меня так позоришь?

— Не смей, не смей сюда ходить! Найди себе такую же, как сам, что будет падаль лопать! Не то, не то…

— Хватит пугать! — хлопнула ладонью по столу Сайдэ. — Ходил к нам Тухтар и будет ходить! Так и передай тому, кто нанял тебя. Все.

— Слыхала? Не загородить тебе моей дороги, тетка Шербиге!

— С каких это пор стала я тебе теткой? Оборванец ко мне в племянники просится! Знай, придешь еще раз в этот дом — сразу окочуришься! А весной уже сквозь твои кости белена прорастет. Помни!

— Убирайся отсюда, мерзкая ведьма! — Сэлиме выбежала из-за стола, распахнула дверь. — Вон! Чтобы мимо дома не проходила никогда!

— Ой, ой, ой! — завопила ворожея, как будто ее ударили. Подобрав юбки, она выскочила во двор.

Сэлиме старательно закрыла дверь и хорошенько вымыла руки.

18. НЕЛЕГКИЙ ТРУД ЛЕСНОЙ

Валить лес — дело нехитрое, но требующее сноровки, а у Шеркея ее не было. Да и много ли наработаешь с Тимруком! Пришлось обратиться за подмогой к соседям — Пикмурзе и Игнату Аттиля. Они не отказали.

Делянку Узалук дал не так далеко от деревни, в старом сосняке около Алатырской дороги. Поехали на двух долгушах: на передней — Шеркей с сыном, на второй — помощники.

Вскоре добрались до избушки, где жил работник Узалука долговязый Сандыр. Он встретил Шеркея радушно, как давнишнего друга, хотя раньше они никогда не были близко знакомы, а добродушием и обходительностью лесной сторож не отличался. «Пес цепной», — говорили о нем я деревне. «Значит, кого как нужно принимать, — самодовольно подумал Шеркей. — Объяснил ему, знать, хозяин, что свой я человек».

Сандыр пригласил всех в избушку, выставил на стол большую миску с вареным в мундире картофелем, нарезал хлеба, вскипятил в маленьком, лохматом от сажи чугунке чаю.

— Один здесь кукую. Баба с ребятней в деревне, — объяснил он, извиняясь за скромное угощение.