Черный конверт пуст… Как обрести истинную силу и тайные знания

Вика не понимала, почему эти бородачи с оружием их мучают. Не дают ни есть, ни пить, нельзя было вдохнуть хотя бы глоточек свежего воздуха. Она интуитивно осознавала, что к ней лично ни у кого из них не было никакой злости или тем более ненависти, и к другим детям тоже, так зачем все это нужно? Они напоминали ей гоблинов.

Гоблины постоянно выкрикивали что-то, словно сумасшедшие, ходили туда-сюда, порой даже смеялись. В самом начале ей представлялось, что они играют в какую-то свою игру, только почему-то всех детей вместе с учителями в этот первый учебный день не предупредили о правилах, и все они теперь сидели, скрючившись, или лежали в изнеможении на полу в свежевыкрашенном к первому сентября спортивном зале, не имея представления, чей и каким будет следующий ход. Но то, что он может закончиться для кого-то смертью, было понятно всем.

Это стало понятно сразу после того, как гоблины постреляли много взрослых мужчин. Оставшиеся в живых отдельной группой стояли на коленях с сомкнутыми за головами в замок руками. А одного убитого протащили за ногу через весь зал. Разве могут люди просто так убивать других людей, а еще при этом смеяться? Наверно, это все-таки не люди были, и даже не гоблины – те хоть и сказочные монстры, но они никогда бы не смогли с улыбкой забрать Настиного папу, который так замечательно пел на многих вечеринках, и повесить его за ноги в проеме окна, раскачивать и кидать в него чем попало. Вика была уверена к вечеру первого дня, что эти бородатые люди с автоматами и ведерочными бомбами вползли в их светлый мир из какой-то неведомой страшной книжки без картинок, и застряли тут в ожидании своей двери обратно. Скорее бы появилась эта дверь и забрала их назад к своему «лахе-кбару», про которого они то и дело истошно кричали, или куда угодно в другое место.

К вечеру другого дня она уже настолько устала от происходящего, что ей стало безразлично, уберутся ли гоблины восвояси, или останутся тут жить навсегда. Поэтому, когда в какой-то момент третьего дня ее пребывания в этом аду раздался взрыв, затем другой, снова началась стрельба и поднялся общий шум и гам, ее как будто что-то неведомое подняло на ноги и потащило сквозь невесть откуда появившийся едкий дым, не обращая внимания на кровь, стоны, фрагменты человеческих тел, то и дело попадавших под ноги; и притащило в небольшую комнатушку, где уже было несколько детей, сгрудившихся в углу. Многие были раздеты – в аду дышать совсем нечем, это же пекло. В их глазах была немая обреченность и ожидание. Очень грустные и уставшие детские лица, такие же, наверно, как и ее собственное, лишенное эмоций – слез уже не было, не было и страха; было только ожидание: скорее бы уже!

Когда в эту комнатушку – туалет, где они прятались, вошли солдаты, она даже и не разобрала – гоблины или кто иной? Было без разницы. Ноги уже не держали. Ее выносили на руках на свежий воздух, и это было оживляюще, но при этом от солдат пахло все равно так же, как и от тех гоблинов в школе.

Это был запах камуфляжа и экипировки; запах войны, запах террора.

Каждая катастрофа, наверно, имеет свой, одной ей присущий феромон.

* * *

Со съемок я уходил с двойственными ощущениями: с одной стороны, люди остались живы после, казалось бы, неминуемой обреченности, и это главное; с другой же – пережить такое случается единицам, и, отмеченные таким образом Мирозданием, они безусловно олицетворяют собой принцип высшей справедливости: ушедшим людям, находившимся рядом, суждено было уйти, а этим – остаться. Именно этот фактор стал для меня очевидным, когда я вглядывался в лица всех троих: их объединяли ушедшие близкие люди.

Проследить Божий промысел в каждом конкретном случае или какую-либо закономерность возможно только в ретроспективе, то есть пристально наблюдая со стороны повседневную жизнь каждого персоналия в естественной среде и анализируя рутинные ежедневные ситуации, сопоставляя каждый из миллионов жизненных эпизодов друг с другом в настоящем и прошлом. Боюсь, что это ни одному земному компьютеру не под силу, и вы со мной согласитесь.

Уверен, что, помимо земного компьютера с его ограниченными возможностями, каким бы мощным он не казался, всегда существует что-то помощнее в той необъятной Вселенной, микроэлементом которой мы являемся. Единственное, что эти машины может объединять, – это их абсолютная беспристрастность, и не более того.