Но стихия – одно, это действительно неподвластно нашим желаниям и предпочтениям, а войны – совершенно другое. Они не возникают из атмосферных противоборств. Вначале они обязательно вызревают в чьих-то умах – через мысли, слова и, наконец, конкретные действия. Толчком может послужить любая негативная эмоция или жизненный эпизод, интерпретированные одной из сторон неверно. Или, как раз наоборот, – верно, чтобы у другой стороны появился повод начать. При уровне развития информационных инфраструктур по всему миру, как мы видели с вами ранее, это, в принципе, не представляет особого труда – повод отыщется легко и, главное, грамотно донесется до основной части публики. Следствием же всего этого становится нечто такое, что даже не может быть впоследствии толком ни управляемо, ни предсказуемо по своему итогу. Что касается жертв – в тех «несущих свет и освобождение» умах им место, как правило, не находится. Зачем? Бога не судят.
В тот вечер, находясь под впечатлением услышанных на том испытании историй, мне вдруг припомнилась моя собственная, первая и сознательно спланированная драка в школе. И я попробовал заново, вроде как с позиций взрослого рационального мужчины, проследить развитие той детской по своей сути ситуации, но уже с точки зрения причины и следствия и тех преференций «на поляне», которые в итоге кто-то должен был получить.
Произошло все сразу после летних каникул. Помню, как тяжело было снова начинать учиться. Тогда я приступал к этому уже в восьмой раз. А тот сентябрь выдался для меня особенный: еще в мае мы договорились с Кузей, что первого числа будем биться. Раньше я никогда ни с кем толком и не бился – не было соперника.
Учился я хорошо, можно даже сказать – отлично: за седьмой класс всего несколько четверок. И в школе меня тоже все знали, и в целой округе – парень я был очень общительный; спортсмен, регулярно выступавший на различных соревнованиях.
А бегать научился еще в раннем детстве, во дворе, когда убегал от старшего брата Маринки, с которой мы сидели тогда, в первом классе, за одной партой, и я чем-то ей не угодил – она и пожаловалась брату. Помню, как только я увидел его, выходящего из подъезда, вечерком, сразу понял: сейчас бить будет, и дожидаться этого не стал – как припустил со всей прыти! Он на шесть лет старше меня, но догнать тогда не смог, и я впервые понял, что вся прыть, оказывается, в кончиках пальцев ног: если бежать только пальцами, а не всей ступней, то можно обойтись без синяков и подзатыльников. Оттого и пятки, говорят, сверкают. Тогда они у меня, наверно, сверкали так, что и освещения во дворе не требовалось. Позднее, в школе, он меня все равно прижал к стенке в туалете, но бить не стал – я с Маринкой к тому времени уже помирился, сразу после бегового упражнения, потому что подозревал, что долго в этом упражняться все равно не выйдет, так что лучше какой-никакой мир, чем регулярные пробежки от кулаков взрослого детины, да с препятствиями.
В общем, рос я парнем не конфликтным и очень коммуникабельным, не тихоней; несмотря на очевидные успехи в творчестве и науках, участие в различных олимпиадах и школьных конференциях, «ботаном» не был. И силы, и ума всегда хватало, а это прибавляет уверенности и, конечно, лидерских рейтингов среди друзей и сотоварищей. Не могу сказать, что класс у нас был супердружный – у каждого свои андроиды в голове маячили. Родители у многих выросли из пионеров и комсомольцев, и я тоже наслышался баек у костра, но в реальности нас особо этим никто не напрягал, и как с нами было бороться в эпоху побежденного социализма – тоже никто толком-то не знал, по большому счету, потому как капиталистической матрицы воспитания школьников в России тогда, в восьмидесятых, еще не придумали: все были заняты перестройкой.
Кузя – Колька Кузьмин – пришел к нам в начале седьмого класса. Конечно, дурак дураком, простите: учиться лень, развиваться – нет мотивации, шастал по улицам, покуривал втихаря от всех, дежурил на заправках с ведром, гонял шпану малолетнюю – в общем, в наши четырнадцать с небольшим это был очень асоциальный тип, и в классе его даже побаивались. Вместе с этим, он вокруг себя за год умудрился собрать кучку примерно его уровня пентиумов, у кого герцы как раз были настроены на Кузины. Учителя, понятное дело, были не в восторге, да и у них, бедных, выбора-то и нет: кому-то же надо было заниматься в этой стране Кузиным образованием. До этого уже в трех разных местах занимались, но толку, судя по Кольке, особого не добились.
По правде сказать, я все-таки надеялся, что уговор за лето забудется. Не то чтобы я побаивался. Совершенно нет: я просто испытывал дикий ужас от предстоящего противостояния. Я смотрел на свои ладони, сжимал их в кулаки и представлял, как это так – вот такими же кулаками какой-то свалившийся из третьего андеграунда Кузя станет обхаживать мой нос! А то еще и уши в придачу. Это, должно быть, очень неприятно и даже, наверно, больно. Ранее мне не доводилось испытывать эти ощущения.