Мир, обращающийся старыми черно-белыми фотографиями, уже был знаком девушке по предыдущей ночи. Дрожащий высокой нотой звук разломанного хрусталя — как шаг на другую сторону. Была ли там Анна во плоти, шла ли по тропинке среди гротескных чудовищ, готовых сожрать ее при малейшей возможности? Или все внушалось? Это неважно, ведь сама Учинни воспринимала все как реальность.
Широко раскрытые глаза невидяще смотрели на уродливое лицо монстра, и одновременно девушка созерцала весь мир вокруг. Серый, пепельный, и живой, и безжизненный. Холодный воздух поднебесья оседал на разгоряченной похотью коже, по которой проходились холодные, как у мертвеца руки, чертящие иглами боль и наслаждение. Широко раздвинув ноги, бесстыдно предлагая себя, Анна сама подавалась на них, как глупая бабочка, насаживающаяся на булавку, чтобы вскорости оказаться в любовно лелеемой коллекции энтомолога, который любит своих бабочек, но — трепыхающимися на булавках.
И Анна была сейчас одновременно и бабочкой, и накалывающим ее на булавку энтомологом. Для своего чудовища. Во имя своего чудовища.
Каждый миг лицо мучителя, профессора, знающего, что творится внутри человеческой души, менялось, изменялось до серого цвета и неожиданно прорезалось оттенками терракота, крови, черной гнили, которая выедает до костей болезнями. Легче облачка была Анна, и крылья ее бились в лапах паука, у которого никогда не утолялся голод.
— Помни, что никто не создал тебя. Никто не владеет тобой, кроме меня… Нет правил, по которым живут люди. Есть только тьма, что однажды заберет тебя навсегда ко мне. Но зачем ты мне нужна пустой и бесцельной? Зачем?
Ответом послужил только тихий протяжный всхлип, на большее Анна просто не была способна в тот момент. Слова впивались иглами, но оставались бессмысленными, откладывались в памяти, чтобы всплыть позже — откровением или проклятием. Ведь, по сути, это одно и тоже. Откровение, меняющее жизнь, зачастую оборачивается проклятием непонимания и отторжения.
Всхлип — и очередная волна жажды, скрутившей тело.
Чуткое осознание, что сети окончательно запутали, а дыхание почти забрано. Король глянул на дорогу и на приближавшуюся аллею, ведущую к старому дому, где ждал Верон, представляя, как тот выглядывает в окно, слыша стук колес по мокрым камням.
Он бережно отстранился от Анны и дал той отдышаться немного, предвкушая, как именно пройдет встреча жениха и невесты.
Сознание медленно возвращалось к девушке — красками, которыми вновь расцвечивался мир вокруг, звуками — скрип кареты, стук копыт, хруст гравия, запахами — пыльной обивки, влажного тумана, разгоряченного пота и спермы. Анна слепо моргнула. Один раз. Второй. Стиснула челюсти и одернула платье, благодаря Бога за то, что оно плотное и темное. Хотелось вытереть капли пота со лба, но Анна почему-то думалось, что подобный жест станет очередным показателем ее слабости, и она не стала. Просто сидела, упрямо выпрямившись, сжимая ягодицы и глядя на распускающуюся яркую зелень сквозь окно.
Карета замерла, слегка качнувшись в последний раз, и девушка на мгновение замерла и тут же толкнула дверцу кареты. Не хватало еще, чтобы Король вышел первым и подал руку, как он это сделал около магазина.
Но чудовище и не думало выползать из темноты, наблюдая, как юбка соскальзывает по ступенькам, а девушка оказывается снаружи. Рассвет давно сменился блеклым и нежным утром в холодном весеннем парке, а Верон показался на пороге дома взволнованный и непонимающий.
Он не сразу понял, что за шлюха прибыла сюда, а потом остановился на полпути и округлил прекрасные синие глаза.
— Анна? — вымолвил дрожащим голосом.
Анна стиснула челюсти. До боли. Лишь бы убрать все, что сейчас всколыхнулось в душе стыдом и нежеланием причинить боль Верону. Хотелось по новоприобретенной привычке засунуть руки в карманы, но — их не было. Так что пришлось просто стоять с опущенными вдоль тела руками, как в пансионе, где били линейкой по рукам тех учениц, которые смели засовывать руки в карманы форменной куртки.
— Пойдем в дом, — как можно спокойнее сказала девушка, тщательно проговаривая каждое слово. — Нам нужно поговорить.
Верон не сразу отозвался. Он как будто остекленел, но потом развернулся и направился к ступеням и взошел на них, не поворачиваясь и стараясь не думать, как именно выглядит невеста после прогулки со старым другом.
Его присутствие ощущалось незримо, его появление вновь будоражило кровь. Верон хотел разодрать это холодное фарфоровое лицо и увидеть, что прячется за маской Атоли.
Оказавшись в холле, Верон сразу попросил слугу уйти и встретил Анну уже одну, через плечо посматривая, как его странный друг прогуливается по каменной площадке.
— Я уезжаю, — прямо с порога заявила Анна, всем своим видом показывая, что долго она тут задерживаться не собирается. — Прикажи собрать вещи.