– Правда ли, что форт на мысу считается неприступным?
– Говорят, да.
Морган пожал плечами:
– В Портобелло тоже считали, что живут за каменной стеной, и все же мы их одолели. Вы уверены, что дочь Черного Корсара в городе?
– Наверняка.
– Этой ночью вы вернетесь в Маракайбо и передадите письмо губернатору. Помните, я сумею вас отыскать и воздать по заслугам, если вы не исполните мое приказание. Подать лампу.
Вырвав страничку из записной книжки, Морган вынул карандаш из кармана и, прислонившись к стене, написал несколько строк.
– Запомните хорошенько что тут написано, – сказал он, обращаясь к дону Рафаэлю. – Если потеряете записку, повторите губернатору все слово в слово.
– Кармо, – распорядился затем он энергично, – вели опустить на воду шлюпку с восемью гребцами и поднять на ней белый флаг. Они отвезут этого сеньора в Маракайбо.
– Мне с Ван Штиллером сопровождать?
– Вам надо отдохнуть, оставайтесь на борту. Ступайте, сеньор, и помните, что ваша жизнь висит на волоске. От вас самого зависит теперь ее спасение.
С этими словами Морган вернулся к себе в каюту, а бедняга-плантатор спустился в шлюпку.
5
Взятие Маракайбо
По прошествии двадцати четырех часов на пиратские корабли, все еще стоявшие на якоре, не поступило никаких известий, но что хуже всего – не вернулась и шлюпка, хотя море по-прежнему оставалось спокойным и дул попутный ветер.
Глубокое волнение охватило корсаров, составлявших пиратский флот. Они боялись, что испанцы в Маракайбо не посчитались с белым флагом, поднятым на шлюпке, как это не раз случалось в прошлом.
Даже Морган, обычно спокойный, стал обнаруживать признаки явного раздражения – все время хмурил лоб и нетерпеливо расхаживал по палубе.
Кармо и Ван Штиллер были прямо-таки вне себя.
– Их схватили и повесили, – повторял первый. – Никакого уважения к нашим парламентариям. А ведь мы воюющая сторона, поскольку Испания ведет войну с Францией и Англией.
– Капитан за них покарает, дружище Кармо, – успокаивал гамбуржец.
Прошло еще двенадцать часов в бесполезном и нетерпеливом ожидании. Морган с согласия Пьера Пикардийца, своего помощника по командованию эскадрой, собирался уже отдать приказ о снятии с якоря, но тут в лучах заходящего солнца появилось утлое каноэ с каким-то человеком, тщетно старавшимся направить свою ладью в узкую бухту.
Навстречу ему была выслана шлюпка с двенадцатью матросами, и через двадцать минут усталый гребец предстал перед Морганом на адмиральском корабле.
Узнав в нем одного из восьми флибустьеров, которым было поручено препроводить плантатора в Маракайбо, моряки не смогли сдержать возгласов удивления и ярости.
– Где твои товарищи? – спросил Морган после того, как несчастный, едва державшийся на ногах, опрокинул чашу с ромом.
– Повешены, капитан, – ответил флибустьер. – Висят на семи виселицах, воздвигнутых на Пласа-Майор, на том самом месте, где восемнадцать лет назад висел Красный Корсар, брат кавалера ди Вентимилья.
В глазах адмирала сверкнула молния.
– Повешены! – вскричал он ужасным голосом.
– По приказу губернатора.
– Невзирая на белый флаг?
– Его тут же растоптали, едва мы сошли на берег как парламентарии.
– И вы не сопротивлялись?
– Сначала нам предложили сдать оружие, пообещав уважать нас как посланцев мира.
– Сволочи!.. А тебя почему отпустили?
– Отвезти ответ губернатора.
– Он с тобой?
– Вот, – сказал флибустьер, вынимая из-за пояса записку.
Выхватив ее из рук, Морган впился в нее глазами. В записке было всего две строчки:
Морган разорвал в гневе записку, а затем, обратившись к моряку, спросил:
– А о дочери Черного Корсара он ничего не сказал?
– Да, пускай-де забирает, если рук хватит.
– И заберем, – отрезал Морган.
Затем громовым голосом, донесшимся до моряков с остальных кораблей, воскликнул:
– Поднять якоря и паруса. Завтра к вечеру Маракайбо будет в наших руках.
– В Маракайбо!.. В Маракайбо!.. – донесся в ответ мощный гул голосов.