Черный козерог

На первый взгляд эти мамбукуши нисколько не походили на своих собратьев в Анголе или на берегах Окаванго. Мужчины были сильнее тех, женщины — слабее. Обилие стоящих у степ хижин копии выдавало постоянную необходимость защищаться от хищников и любовь к охоте. Женщины удовлетворялись естественной короткой шевелюрой и ничего не знали о тщательно выделанных париках своих западных сестер. На шее — никаких безделушек.

Бумбо признался нам, что он мамбукуш. Он переводил пашу беседу. Эти бедные люди предложили нам все, что у них было: сорго, цыплят, козье молоко.

За их деревней шли одна за другой другие мамбукушские деревни, составлявшие область Бетсаа. Итак, вот она, коночная точка пути мамбукушей, ушедших в Калахари свыше ста пятидесяти лет назад при первом натиске бароце. Уютные, светлые леса, близость грунтовых вод, миролюбие устроившихся здесь раньше макалахари («Ты увидишь их за Бетсаа!» — сказал мне вождь) соблазнили мамбукушей, и дальше они по пошли.

Между тем лес был опасен. В глубине его слышна была вся гамма голосов хищников. Жалобно причитал («улу! улу!») земляной волк — protelos cristalus. И внезапно раздался сухой лай гиеновых собак, которые охотятся, собравшись в стаю по восемь — десять животных. В таком числе они по-настоящему опасны.

Окруженные высокоствольным лесом, полным ночных опасностей, мы лучше прочувствовали благополучие нашего очага у обездоленного племени, по у настоящих друзей. И мы отлично поспали часа два-три.

Обряд вырезания

Проснувшись, я обнаружил отсутствие женщин. При этом мое внимание привлекли какие-то ритмичные женские выкрики, раздававшиеся и зарослях. Роту, Бумбо и я пошли в этом направлении, несмотря на внезапную сдержанность Бумбо.

Впрочем, когда последний занавес из зеленых веток раскрыл нам происходящее, он схватил нас за руки:

— Не приближайтесь. Делают операцию маленькой девочке.

Мы видели только сбившиеся в круг голые спины, склоненные к таинственному центру, и возбужденно хлопающие руки. Старая кума, сидевшая в нескольких метрах от всех, казалось, руководила церемонией.

— Она-то и оперирует, — прошептал нам Бумбо.

— Чего она ждет?

— Чтобы шум к полудню усыпил ребенка.

— Я все еще не вижу девочку.

— Ты и не можешь ее увидеть. Она лежит под кожами, в центре образованного женщинами круга.

Я представил себе, что, отупевшая от шума, полузадохнувшаяся, она на исходе пяти-шести часов, пожалуй, почти не будет страдать и даже не отдаст себе отчета в том, что с ной сделают. Это было обезболивание… песней!

Будучи мамбукушем, Бумбо знал, где положить предел нашему любопытству, и не хотел, чтобы мы оставались до конца. «Такие церемонии, — объявил он, — требуют тайны. Операцию проредят в отдаленном месте. Мы и так слишком далеко зашли, приблизившись к женщинам; было бы неприлично упорствовать: они могут рассердиться и прервать обряд».

Мамбукушский обряд вырезания помимо своей исключительности навел меня на интересную мысль. Ведь подобного обычая нет у мамбукушей ни в Шакаве, ни в Анголе. Может быть, здесь они подражают макалахари? Что же, это еще одно приспособление к новым условиям жизни или необходимость детской гигиены? Бочуана, а возможно, и родственные им по крови макалахари, проводит инициацию именно таким образом.

Не обращая на себя внимания, мы покинули поляну. Возвратясь в деревню, мы поблагодарили вождя за прием и простились.

Следующие деревни мамбукушей в отличие от первой были обнесены изгородью. Насаженные на колья черепа убитых на охоте зверей составляли их единственное «украшение». Безобразная голова буйвола, высовывающая огромный черный язык, испугала даже моего ослика.

У меня была новейшая карта страны пятисоттысячного масштаба. Этот район был девственным, «белым пятном». Я сам отмечал на карте названия населенных пунктов. Последней в зоне Бетсаа была деревня Садибан.

У макалахари

Начался высокоствольный лес, искалеченный слонами. Ехать верхом было мучительно, так как нашим осликам приходилось обходить лежащие деревья или перепрыгивать через них. Антилопа куду с благородно закрученными рогами застыла по стопке «смирно», а потом побежала почти рядом с нами.

Мое ружье оставалось висеть на ремне. Я не хотел объявлять ружейным выстрелом о своем приходе в страну, не знавшую белого человека. И успокоенная куду составляла нам компанию до первой деревни макалахари — Сангоко.

Не теряя из вида основной своей цели — бушменов, я останавливался как можно меньше в этих деревушках. Чтобы не дробить рассказ, я дам здесь общую картину.

Четыре деревни макалахари подчиняются авторитетным, сильным вождям. Женщины возделывают землю и ухаживают за козами, мужчины охотятся в тесном союзе с бушменами. Эти желтокожие, «ма’букакуэ», показывают макалахари следы буйволов и слонов, приносят в их деревин кожи.