Черный крест

— Нет. Пожалуйста, забирайте.

— Как там поживает наша реликвия?

Не знаю, откуда, но во мне появляется уве­ренность, и я отвечаю:

— Скоро у вас здесь не будет никаких таких реликвий!

Вижу, что парень получил от таких моих слов какое-то облегчение.

Наверное, зря я так: мы передаем стариков в руки партизан, точно зная, что завтра лагерь, если найдут, сотрут с лица земли... Пытаюсь чем- то оправдать себя. Мы не можем больше их кор­мить, самим мало, а эта сумасшедшая, которая

со своей кошкой уже два раза пугала наших ребят так, что оба раза они ее чуть не пристре­лили, да и найдут ли наши вертолетчики лагерь в лесу? Ну, и прочее...

Нет! Я бегу изо всех сил и догоняю парти­зан, уводящих под руки этих немощных мужчин и женщин, некогда отработавших свое и теперь ожидающих своей очереди в рай или ад:

— Скажите мне, только честно, почему ваш командир мне солгал, что вы не будете уча­ствовать в атаке на нас, а вы участвовали?

Партизаны и старики обступили меня коль­цом:

— Мсье, наш командир, тот, с которым вы 121 разговаривали перед самым боем, погиб, и на совещании командиров вместо него был уже Другой.

— Тогда... тогда... завтра утром ждите вер­толеты.

— Вы хотите сказать, что завтра утром при­летят ваши вертолеты бомбить наш лагерь?

— Если хотите жить, уходите.

А тем временем у нас остается всего два дня.

09. Временно прекратились обстрелы из ми­нометов, но пожары уже потушить невозможно.

Связывался Мирошниченко, он был угрюм, видимо разуверившись в нашей попытке.

— Вы ведь даже ничего не попробовали с крестом сделать — ничего!

Оправдываюсь, что обнаружил по кресту большую базу данных.

— Большую базу данных, старых, глупых сказок? — Он переходит на крик: — Да вы знаете, каких усилий мне стоило не позво­лить Пашкевичу перевезти крест в Россию? Я даже просил назначить меня командую­щим ГРУ Западного фронта, а не всей на­шей разведки, для того чтобы быть поближе к этому проклятому кресту, а вы? А что сде­лали вы? — Сколько я это уже слышал.— Нет, вы определенно опять хотите в рас- стрельную тюрьму.

Рпв.

10. Кроме стариков, нами переданных под за­боту партизан, во время рейда по домам было обнаружено еще два трупа. Труп номер один — местного доктора, лечившего всех здешних, то есть тутошних людей; а труп номер два — бу­лочник, пекший бесплатный хлеб всем жите­лям замка.

Это ужасно, но они все также покусаны.

Пока мы сдерживали атаки партизан, кто- то успел воспользоваться крестом. Видимо, какая-нибудь старушенция над своей собач­кой эксперименты ставила.

А я устал, и я хочу спать и даже не лгу.

Вместо этого я ношусь по горящему городу, все больше и больше отсылая солдат, находя­щихся вокруг меня, в храм отдыхать, баиньки, и тем самым все более усугубляя их чувство обеспокоенности. В конце концов всех соби­раем в храме, разбиваем с Михаилом снова на две части, но по принципу уже — кто спал, кто не спал, и принимаем решение, что ввиду огромной усталости всех солдат будем делать так: пока один отряд отдыхает, другой бодрству­ет. Отдых — это не обязательно сон и будет продолжаться он по полсуток.

Но перед тем, как дать команду «разойтись», выводим всех на площадь перед храмом и кре­мируем в огромном костре величественно, на специальных носилках сложенные в несколь­ко рядов, как в Древнем Риме, тела наших пав­ших товарищей.

Последний раз вижу их лица. Больше не увижу никогда. И мы, оставшиеся в живых, поем для наших мертвых товарищей похоронную армейскую песню:

— Мой товарищ, Душа

Не исчезнет в огне, Твое сердце теперь Будет

Биться во мне!

Многие не могут сдерживать слез, и, к ним поворачиваясь, товарищи пытаются их уте­шить. Я тоже прослезился, восхищаясь муже­ством этих ребят. Они столько перенесли, столько перетерпели, но никто не ропщет, ник­то не говорит о том, что мне бы пора давно ис­полнить приказ, который мне дан начальством.

Наступает затишье, пока еще не такое тре­вожное, как перед бурей, но затишье, момент отдыха. Михаил, сам от усталости еле на но­гах, уговаривает меня прилечь.

— Этот крест — вечный! Ему по барабану, когда ты его взорвешь — сегодня ли, или завт­ра с утречька. А вот ты — не вечный, а несве­жий командир — кому нужен?

Я соглашаюсь, я чуть ли сейчас не безу- мею от желания спать. Ложусь на деревянную лавку, говорю Мише, чтобы, если что, он меня будил, и накрываюсь одеялом. Где-то рядом слышу, как ребята говорят друг другу:

— Тише! Командир спит!

Но я слышу, и кричу:

— Мужики! Говорите как можно громче, мне так лучше спится!

Благодать-то какая! Растянутся так — всем телом! Подумав «благодать», почему-то вспо­минаю о Боге, как нас учили в школе молиться:

О, мой Бог, иду я спать Ложусь, усталый, на кровать, Если я умру во сне, Ты

Позаботься обо мне!

Iосподи? А Ты не мог бы мне показать, как мне разрушить этот крест? С младшей школы не обращался к Богу, но сейчас, думаю, мож­но, потому как я так устал, а тут такая благо­дать! Мне кажется, что я на небе...