Чёрный квадрат с махоньким просветом

Услышавшая гогот и ругань комендант общежития заглянула в их комнату. Узнав о такой редкой находке, приказала художникам отнести коробочки в поликлинику. Они согласились. Ну, конечно, такая ценность! А сами, упаковав коробку, трогательно перевязали её голубой ленточкой и положили на крыльцо в подарок аристократам из музучилища. Пользуйтесь. Мы добрые.

Любили Николая Осиповича не только художники, но и архитекторы, артисты, литераторы и особенно поэты. А поэты – народ с причудами. Были у них для подражания известные имена. Говорят, Николай Рубцов, будучи студентом Литинститута, в общежитии на улице Добролюбова собирал в своей комнате портреты классиков русской литературы и вёл с ними беседы. Возможно, после этих «собеседований» рождались его признания: «Стукну по карману – не звенит, стукну по другому – не слыхать, ну а если буду знаменит, то поеду в Ялту отдыхать». Пока же он позволить себе отдых на берегу моря не мог. Замотав любимый шарфик вокруг шеи, отправлялся в родную Тотьму, где находился детский дом, в котором провёл он немало дней.

Передавались из уст в уста и другие откровения Николая Рубцова: «Когда я буду умирать, а умирать, наверно, буду, ты загляни мне под кровать и на поминки сдай посуду» или «Умру, мне памятник поставят на селе. И буду каменный навеселе».

Поставили памятник прекрасному поэту не только на селе, но и в центре Вологды. Там он в любимом своём шарфике.

Николай Осипович бывал там и поклонился Николаю Рубцову, потому что, кроме Есенина, обожал ещё и его.

Свои крутогорские поэты не обходили мастерскую художника Кондратова. Зашли как-то два поэта, только что издавшие свои стихи под одной обложкой, чтоб подарить сборничек Николаю Осиповичу. Человек хлебосольный, он тут же поставил воду для пельменей. А поэтам, севшим прямо на пол посреди мастерской, разонравилась сдержанная рецензия, напечатанная в газете, и они решили подвергнуть этот печатный орган сожжению.

Когда Кондратов заглянул в мастерскую, там уже полыхал костерок, и огонь пытался добраться до занавесок. Пришлось Николаю Осиповичу выплеснуть уже подсолёную и заправленную лавровым листом воду из кастрюли, чтоб ликвидировать пожарец.

В память об этом событии осталась на полу подпалина. Поэты собирались написать около выгоревшего места памятные слова: «Здесь были Коля и Валера», но не успели, потому что закатились на огонёк к Кондратову московские гости. Так безымянным и осталось кострище посреди мастерской. Николай Осипович взял тогда гитару и выдал для подъёма настроения свою любимую песню про «Голубые в полоску штаны». Она тоже напоминала о молодости. Свои художники, конечно, знали её, а москвичи и питерцы, впадая в умилённый восторг, просили продиктовать бесхитростную песенную историю, надеясь включить в свой приятельский репертуар. Начиналась эта песня безмятежно:

Берег медленно плыл над рекою,

Соловей заливался, звеня,

Ты сказала, склонивши головку:

– Покатал бы на лодке меня.

Мы с тобою на лодке катались,

Время медленно как-то текло.

Мы катались и всё целовались

И посеяли где-то весло.

А пока ты меня целовала

Без отрыва четыреста раз,

То весло между тем уплывало

И уплыло далёко от нас.

Но я времени даром не тратил,

Мигом вспомнил я о парусах.

Снял штаны и, как парус, приладил,

И мы вновь понеслись по волнам.

Но внезапно сменилась погода,

Ветер дунул с другой стороны,

И упали штаны мои в воду –

Голубые в полоску штаны.

Берег медленно к нам приближался.

Ты ушла, не сказавши двух слов,

А я бедный на лодке остался

Без весла, без любви, без штанов.

Такая вот шутейная трагедия случилась на реке, наверняка, с художником.

Студенты в полном объёме кондратовскую песню не знали, потому что при них он пользовался ею усечённо – только одной строкой из неё. Если этюд или эскиз были очень уж корявыми, Николай Осипович вздыхал:

– Д-да, получились пока голубые в полоску штаны, – то есть не ладно и не складно. И, конечно, о многом заставляла задуматься его фраза: «Перед тем, как что-то нарисовать, посмотри, как прекрасен чистый белый лист».

Фраз таких студенты и особенно обидчивые студенточки побаивались. А голубые в полоску штаны определённо означали сплошную неумелость или безвкусицу.

Об Антоновых эскизах учитель, пожалуй, ни разу не сказал «голубые в полоску штаны».

И сегодня у Антона получилось всё, «как надо».

Антоша был доволен своим портретом «Черноглазая в оранжевом купальнике», однако полной уверенности, что учитель не напомнит о голубых в полоску штанах, не испытывал. Мало ли. Вдруг не такой привлекательной, как ему кажется, получилась фигура купальщицы. Может, зря набрался нахальства и притащил эскиз прямо в мастерскую к учителю, а не в училище. Но вот стало невтерпёж услышать самое авторитетное мнение.