Черный лебедь

— Тут монсеньор. Он приехал из Милана. Хочет повидать вас. Он ждет в библиотеке. Что мне сказать ему? — Волнуясь, горничная проглатывала слова: визит монсеньора она считала очень важным. — Мне жаль, что я вас разбудила…

— Проводи его сюда, — приказала Эстер. — И принеси вермут и печенье.

Монсеньор Себастьяно Бригенти, безусловно, был личностью значительной. Он имел немалый вес в курии и в самых важных миланских домах. Многие видели его в будущем епископом ломбардским. Те же, кто знал его ближе, готовы были поклясться, что он взял бы свой пастырский посох отнюдь не с благочестивым смирением, а скорее с решительностью сильного человека. Учитывая воинственный характер священнослужителя, его агрессивность и непредсказуемость в поступках и решениях, это предположение казалось весьма вероятным.

Монсеньор Бригенти родился в Бергамо. Ему было чуть меньше сорока. Он считался, по единодушному мнению, красавцем-мужчиной. Длинное церковное одеяние только усиливало впечатление силы и элегантности, которое внушала его стройная высокая фигура.

Когда Эстер увидела, что он идет по аллее, ее сердце на миг остановилось и тут же лихорадочно забилось, вызвав легкую одышку. Яркий румянец залил ее лицо. Она постаралась придать лицу выражение спокойствия и безразличия, но это ей удалось с большим трудом.

Монсеньор Бригенти вошел в беседку в сопровождении Анджелины, которая рядом с ним казалась еще более худой и невзрачной.

— Монсеньор, я не ожидала вашего визита, — начала Эстер, усаживаясь поудобнее с помощью Анджелины в шезлонге.

Затем взглядом приказала девушке вернуться в дом.

Едва горничная удалилась, мужчина уселся напротив Эстер и, прежде чем заговорить, долго смотрел ей в глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он наконец суровым, почти ворчливым тоном.

— Не очень хорошо, — ответила Эстер.

— Ты скоро поправишься, — ободряюще сказал он, взяв ее руки в свои.

Эстер показалось, что она заметила в его взгляде тень укора.

— Роды были трудные, — проговорила она, словно извиняясь.

— Я это знаю. Тебе нельзя было больше иметь детей, ведь ты рисковала жизнью.

— Врачи много чего говорят. Но как бы то ни было, все прошло хорошо. На свет появилось чудесное создание. Божий дар, который я уже не надеялась получить.

— Я ее видел, твою девочку, — улыбнулся он. — Она красива и похожа на тебя. У нее мало общего с другими детьми.

— У меня ни один ребенок не похож на другого, — ответила Эстер. — У каждого из них свое лицо и особый характер.

— Но у всех есть одинаковый знак на лбу. А у малышки его нет, — осторожно заметил монсеньор. — Возможно, потому, что она родилась семимесячной.

— Ты и правда так думаешь? — спросила Эстер неожиданно грустным и нежным тоном.

Вплоть до этого момента они разговаривали и глядели друг на друга просто как двое хороших знакомых, но тут мужчина побледнел и сильно сжал ее руки.

— Что ты хочешь этим сказать? — в замешательстве спросил он.

Скрип гравия прервал их разговор.

— Анджелина идет, — шепнула Эстер.

Девушка вошла в беседку, поставила большой деревянный лакированный поднос на стол и сняла салфетку. Ароматный вермут был налит в изящный хрустальный графин, рядом с ним стояли два хрустальных бокала на тонких ножках и вазочка с лимонным печеньем, которое испекла Джильда. Сбоку стояла чашка с дымящимся травяным отваром для Эстер.

— Ваш отвар, синьора. — Горничная протянула чашку хозяйке.

— Оставь его на столе, — сказала Эстер, откидывая плед и собираясь встать.

— Синьора заболеет, если ты будешь поить ее этой бурдой, — добродушно пошутил священник.

Девушка покраснела, а монсеньор передвинул кресло и помог Эстер устроиться за столом.

— Все хорошо, Анджелина. Можешь идти, — сказала ей Эстер, чувствуя небольшое головокружение, которое было результатом не только слабости, но и волнения, вызванного их разговором.

— Ты не ответила на мой вопрос, — повторил монсеньор, когда они снова остались одни.

Эстер ощутила легкую дрожь и потуже запахнула халат, потом немного отпила из чашки.

— Это в самом деле необходимо? — спросила она наконец, глядя ему в глаза.

— Боже всемогущий! — воскликнул мужчина.

В волнении он отошел к перилам беседки, несколько мгновений о чем-то размышлял, затем повернулся и тихо спросил:

— Это наша дочь?

Эстер порозовела от гордости:

— Эдисон решил назвать ее Лолой. Ты знаешь его страсть к опере: сначала Валли, а теперь Лола.

— А ты как хотела бы назвать ее? — выдохнул он.

— Я назвала бы ее Джойя — радость. Потому что ее зачали в радости. Но ты будешь крестить ее с именем, которое выбрал Эдисон.

Монсеньор кивнул.

— Я люблю тебя, — призналась Эстер, опустив глаза.

— И я тебя люблю. Один бог знает, чего мне стоит это чувство. — Его сильный и решительный голос дрогнул, когда он произнес эти слова.

Глава 4

Удары колокола на колокольне ближайшей церкви прогнали остатки сна. В полутьме спальни Эстер открыла глаза и поняла, что проспала всю вторую половину дня. Спокойный и глубокий сон вызвала валериана, которую прописал доктор Поцци.