Черный лебедь

— Не знаю, как насчет денег и драгоценностей, но квартиру вместе со всей обстановкой оставила. — Полиссена говорила о Гризи уже с восхищением, как о какой-то героине романа, а не о любовнице брата. — В такой момент — ведь война разгорается — нужна немалая смелость, чтобы принять подобное решение. Ты не находишь?

— Скорее всего, она нашла другого покровителя, — иронически заметила Эстер. — Такого, который способен заменить Эдисона даже и в смысле, скажем так, сентиментальном?

— Это интересно. Надо выяснить, — озадаченно пробормотала золовка, сбитая с толку таким замечанием.

— Как бы то ни было, ты права. Чтобы бросить такого влиятельного мужчину, как Эдисон, нужна смелость, — согласилась Эстер, которая тоже почувствовала некую симпатию к Анне Гризи. — А Эдисон? Как он все это переварил? — полюбопытствовала она.

— Очень плохо, — заявила Полиссена.

— С его мстительностью можно всего было ожидать.

— Думаю, он объявил ей войну. Эдисон даже вынудил Пьер-Джорджо Комотти, редактора «Новеченто», вычеркнуть ее из списка сотрудников.

— И Комотти его послушался? — засомневалась Эстер.

Она знала Пьер-Джорджо и уважала его за прямоту характера и честность.

— Комотти подал в отставку.

— Эдисон ее принял?

— Мне кажется, да, — пожала плечами Полиссена.

— Это судьба всех отставок, — кивнула Эстер, решив позвонить Комотти и в деликатной форме узнать, не сможет ли она чем-нибудь помочь ему.

В противоположность Эдисону, который относился к своим сотрудникам сугубо прагматически, у нее складывались дружеские отношения с некоторыми из них. Пьер-Джорджо был ее другом.

На тенистой аллейке парка они встретили няню, которая гуляла с Лолой. Эстер заглянула в коляску: девочка спокойно спала. Малышка хорошо росла. Лицо Лолы было розовым, словно персик. Эстер нежно коснулась губами лобика дочери.

— А где дети? — спросила она няню, удивленная тишиной, царившей в парке.

— Анджелина увела их на озеро, — ответила та. — Эмилиано захотел порыбачить, а остальные присоединились к нему.

— Будь любезна, — обратилась Эстер к Полиссене, — посмотри, что они там делают.

Эстер мужественно противостояла своему недугу, но, когда дело касалось детей, ей всюду мерещились болезни, травмы и прочие опасности, подстерегающие их на каждом шагу. Никакая предосторожность не казалась ей излишней, никакой присмотр достаточным.

— А об обеде я позабочусь сама, — добавила она, забирая у нее корзинку с грибами.

Полиссена направилась по тропинке к озеру, а Эстеp зашагала к вилле. Хотя она ходила по лесу не так уж долго, усталость давала себя почувствовать. Войдя в дом со служебного входа, она остановилась в небольшом коридоре, чтобы перевести дух, и посмотрела на себя в зеркало, которое висело на стене в резной раме. Лицо было бледным, губы казались бесцветными, под глазами легли легкие тени.

— Бедное мое сердце, — сказала Эстер, ободряюще улыбнувшись себе.

Она провела пальцем по губам, чтобы хоть немного вернуть им яркость, но губы по-прежнему оставались бледны.

А если ее сердце вообще перестанет биться? Эта перспектива — увы, вполне реальная — вызывала у нее противоречивые чувства: с одной стороны, ей хотелось положиться на судьбу — и будь что будет, а с другой — хотелось жить, чтобы как можно дольше сопровождать детей на их жизненном пути.

Жалобные всхлипывания прервали ее мысли. Она приоткрыла кухонную дверь и увидела Джильду, которая безутешно плакала, закрыв лицо руками. Эстер поставила корзины с грибами на стол и подошла к ней.

— Что случилось, Джильда? — участливо спросила она.

Джильда попыталась прикрыть передником письмо, лежащее на коленях, и вытерла платком залитое слезами лицо.

— Ничего, синьора, — неуклюже оправдывалась она, встав со стула в знак уважения к хозяйке.

— Никто не плачет просто так, — заметила Эстер, садясь за стол и жестом приглашая повариху сделать то же самое.

— Извините меня, синьора, — ответила та. — Наверное, настроение плохое, тоска нашла. Извините, пожалуйста, — смущенно повторила она. — Уже десять, а я еще и не начинала готовить, — спохватилась она.

— Ты получила письмо из дому? Плохие вести? Разве не так? — настаивала Эстер в надежде чем-то помочь ей.

Повариха подняла на нее глаза, покрасневшие от слез.

— Дело идет о ребенке, — призналась она.

У Джильды был сын от Эдисона. Малышу исполнилось четыре года, и он жил с ее родителями в Борго Сан-Доннино, недалеко от Модены.

— Мама пишет, что у него высокая температура. Есть подозрение, что это полиомиелит. Но я в это не верю, — вздохнула она. — Ведь Фабрицио всегда носил на шее мешочек с камфарой против полиомиелита.

Эстер не стала опровергать наивные представления Джильды, но рассердилась на ее рабскую пассивность.

— Боже мой! — воскликнула она. — И ты собираешься сейчас заниматься нашим обедом? Иди переоденься, Джильда, — приказала она, резко вставая. — Микеле отвезет тебя в Борго Сан-Доннино. Твое место рядом с сыном. Твоя любовь поможет ему выздороветь. И ты больше никогда не покинешь его.

— Синьора меня увольняет? — встревожилась женщина.