Черный лебедь

Мать говорила мне о власти, о деньгах, которые теперь есть у меня, об ответственности, которая на меня ложится, но я плохо понимала ее. Для человека, внезапно обнаружившего в один прекрасный день, что он является самым крупным акционером такого издательского гиганта, как «Монтальдо», это, наверное, было естественно. Живая, напористая, решительная, она возбужденно говорила, блестя глазами, тормошила меня, но я оставалась растерянно-безучастной. Для нее все было совершенно ясно, а я продолжала не понимать. Совершенно дезориентированная всеми этими событиями, я словно пребывала в нереальном мире.

— О чем ты думаешь? — спросила она меня.

— Ни о чем. Я чувствую себя так, словно меня сбил грузовик, — сказала я, наконец. — Мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя.

— Моя маленькая Арлет, — улыбнулась она, беря меня за руки. — Может, ты и не догадывалась об этом, но я никогда не теряла тебя из виду. Я неплохо знаю тебя и уверена, что ты в состоянии играть роль, которая тебе выпала.

Я неуверенно покачала головой.

— Почему ты решила так, мама?

— У тебя есть способности, хватка и чутье, — убеждала она. — К тому же ты не забыла наверняка унижений, которые испытала за эти годы. — Ее красивое лицо неожиданно сделалось жестким.

— Ты хочешь сказать, что мы сможем отомстить семье Монтальдо? — невыразительным голосом спросила я.

В знак отрицания мать медленно покачала головой.

— Что касается меня, то судьба уже позаботилась об этом, — задумчиво сказала она. — Ты ведь знаешь, что вскоре после того, как Эдисон Монтальдо восстановил свое издательство, он был сражен инфарктом. А вот Эстер с ее больным сердцем, благодаря операции по пересадке клапана, которую ей сделали в Хьюстоне, наоборот, поправила свое здоровье. Нет, не о мщении я думаю. Я счастлива, что ты, моя маленькая Арлет, отныне богатая и могущественная женщина. Другого мне и не надо, — удовлетворенно заключила она.

— Я и понятия не имею, что такое чувствовать себя богатой и могущественной, — призналась я.

— Делай все, что захочешь, — посоветовала мать. — Начни с начала.

— А каким должно быть начало? — робко заметила я.

— Самое простое. Ты должна вступить в контакт с Овидием Декроли. Он в Женеве. Можешь позвонить ему в любой момент. Хоть сейчас, — подсказала она, довольная, что в состоянии мне помочь.

Овидий Декроли. Еще одно имя которое выплывало из прошлого. Я прекрасно помнила этого швейцарского юриста. Сухое и довольно угрюмое лицо со сверкающими глазами. Пару раз мы обедали вместе, когда я была с Эмилиано. Логично и несколько занудно он анализировал все правовые аспекты какого-нибудь финансового вопроса, вероятные возможности и последствия, которые из него проистекают, и Эмилиано очень ценил его советы. А я рассеянно слушала их разговоры, не зная, что в один прекрасный день они мне могли бы весьма пригодиться. Мне больше нравилось сравнивать этих двух мужчин: рационального и холодного адвоката с мечтательным и мягким Эмилиано.

— Я еще не готова, мама, — сказала я со всей искренностью, на которую была способна.

Мать отреагировала страстным жестом героини одного из своих романов.

— Ты невозможна! — воскликнула она.

Из этого затруднительного положения меня выручила Эми, моя дочь, которая сонным голосом позвала из своей комнатки.

Я встала и направилась к прикрытой двери, из-за которой пробивался слабый свет ночника, который горел постоянно, потому что Эми боялась темноты.

Я открыла дверь и подошла к кровати.

— Я хочу пить, — пробормотала она, не открывая сомкнутых глаз.

На белом столике рядом с кроватью стоял заранее приготовленный стакан. Я обняла ее за плечи, приподняла и поднесла воду к губам. Жадно напившись, она испустила глубокий вздох, открыла глаза и наконец узнала меня.

— Мама, ты приехала! — радостно воскликнула она. — Уже наступило завтра? — спросила она, вспомнив наш разговор по телефону.

— Нет, мое сокровище. Еще сегодня, — ответила я, нежно целуя ее.

— Но ты обещала завтра, — слабо запротестовала она, зевая.

— Обстоятельства изменились, — объяснила я, укрывая дочь одеялом.

— Что-что? — едва слышно переспросила она.

— Все хорошо, все хорошо… — пропела я на манер колыбельной, гладя ее волосы, густые и светлые, как у Эмилиано. — Спокойной ночи, мое сокровище, — шепнула я ей на ухо.

— Спокойной, мамочка, — ответила она.

И тут же уснула.

Я осталась сидеть рядом с кроватью, глядя на нее. Я любила свою дочь больше себя самой, любила за ее хрупкость, ее детскую невинность и еще за то, что она была свидетельством другой большой любви, которая еще владела мной. Сидя у ее постели, я ласкала взглядом эту маленькую комнату с мягким светом ночника, населенную куклами, игрушками и множеством дорогих и бесполезных безделушек, которые удовлетворяли скорее мою жажду дарить, чем желание Эми обладать ими.

Легкими осторожными шагами я вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Я нашла мать на кухне. Умело и сноровисто она перемешивала разноцветный салат в большой стеклянной салатнице.

— Ты, наверное, еще не ужинала, — сказала она.

— Я и забыла о еде, — призналась я.