Черный лебедь

— Лола и Валли. Вот кто мне мешает. Единственный, кто мог бы крепко держать бразды правления, — это мой брат Джанни, Но он теперь не у дел. Он даже не вступил в борьбу, а предпочел самоустраниться в обмен на кучу денег.

— Но ты-то, — подстегнула я, — ты мог бы играть свою роль. Почему ты не вмешаешься?

Я не ожидала ответа. Я лениво вела этот разговор, нежась под ласковыми лучами солнца. На другом конце бассейна группа девушек и парней, соскользнув с горки, с воплями кинулась в воду. Мне бы тоже хотелось принять участие в этой игре, но я была уже слишком старой. Мне было тридцать пять лет.

Ответ Эмилиано подоспел именно в тот момент, когда я считала, что разговор о фирме и политике нами окончен.

— Я не вмешиваюсь, потому что мне не хватает воли, — проговорил он как бы для самого себя. — Если у меня выдается свободный час или день, я предпочитаю провести его с тобой, а не тратить силы понапрасну в унизительных дрязгах и спорах. Я терпеть не могу всех этих интриг.

— Но дело все же идет о твоем издательстве, — настаивала я.

Мне страшно хотелось искупаться, нырнуть в прохладную воду, но что-то изменилось в моем психофизическом состоянии в этот момент.

— Никто не съест мой кусок пирога, — успокаивающе сказал он.

Необычно и странно почувствовала я себя. Провела рукой по лбу и ощутила на нем капельки холодного пота. Возможно, недомогание было вызвано тем, что перегрелась в тот день на солнце.

Я соскользнула в воду, слегка поежившись от резкой смены температуры, и поплыла ленивыми движениями в дальний конец бассейна. Я хорошо плавала, и мне нравилось, когда другие замечали мой стиль. Но в тот миг, когда я переворачивалась на спину, я вдруг почувствовала какую-то тревожащую пустоту под сердцем. Инстинктивно я свернула к бортику бассейна, добралась парой взмахов и уцепилась за него. Мне в самом деле было плохо. Как-то странно плохо, и я испугалась.

Я поднялась по лесенке и накинула купальный халат.

— Пойду в номер, — сказала я Эмилиано.

— Что такое? Тебе нехорошо? — забеспокоился он.

— Тошнит немного, — постаралась я успокоить его, поскольку было бесполезно отрицать очевидность. — Наверное, переела, а этого мой желудок не прощает, — через силу улыбнулась я, направляясь к гостиничному холлу, чтобы как можно скорее добраться до своего номера.

Я была совершенно убеждена, что, стоит лишь добраться до постели, и недомогание пройдет. Эмилиано пошел за мной следом.

— Что все-таки ты чувствуешь? Хочешь, позовем врача? — Он, который спокойно воспринимал куда более сложные проблемы, тут заволновался от какого-то банального недомогания.

— Уверяю тебя; это всего лишь легкая тошнота. Врач ни к чему.

Когда мы поднимались в лифте, Эмилиано обнял меня.

— Как было бы прекрасно, если бы это была беременность, — ласково шепнул он мне, пока лифт открывался в вестибюле второго этажа.

— Но этого же нет, — резко ответила я.

Мы оба знали, что этого быть не может, что я просто-напросто не могу иметь детей. Лечащий врач был категоричен: мой случай обрекает меня на бесплодие. Когда я впервые узнала об этом, приговор не показался мне слишком тяжелым. Мысль стать матерью никогда особенно и не привлекала меня.

Диагноз врача и тошнота, которую я ощущала, были несовместимы, но тест на беременность дал положительный результат. Я в самом деле должна была стать матерью. Гинеколог, к которому я пришла на осмотр, сказал, что мой случай представляет одну из тех загадок, которые медицина пока еще не в состоянии объяснить.

— Как он мог сообщить тебе то, о чем знала только я одна? — настойчиво спрашивала я у матери. — Как он мог знать, что я жду ребенка?

В ответ она мягко улыбнулась мне.

— Просто-напросто позвонил гинекологу.

— Знал — и все равно убил себя, — со слезами на глазах простонала я. — Зачем он сделал это? Мать подошла и обняла меня за плечи.

— Все только начинается, Арлет, — убежденно шепнула она. — Именно этого он и хотел. Последняя его мысль была о тебе и ребенке, которого ты носила в своем чреве. Он доказал вам свою любовь, сделав все, чтобы вы не потерпели поражения в этой жизни.

Усталая, я вернулась в гостиную. Я была сбита с толку, в голове царил сумбур, и я понимала, что все равно не засну. Вскоре мать тоже присоединилась ко мне, принеся в чайной чашке вечерний травяной отвар, который она настойчиво предлагала мне, несмотря на мои постоянные отказы.

— Так ты позвонишь Декроли? — спросила она, отпив глоток душистого отвара, и пытливо взглянула на меня.

— Конечно, позвоню, — ответила я.

— Сейчас же? — настаивала она.

— Завтра. Я бы хотела также встретиться с матерью Эмилиано. Как ты думаешь, она примет меня?

— Она будет счастлива увидеть тебя! — воскликнула Анна.

— Ты говоришь так, словно она одна из твоих старых подруг, — удивилась я.

Мать села в кресло и поставила чашку с дымящимся отваром на стеклянный столик.

— Эстер в некотором смысле мне больше, чем подруга. Она бабушка Эми, — сказала мать.

— Бабушка, которая никогда не видела свою внучку, — сухо возразила я.