Черный лебедь

— Нет. Мало того, я даже представления не имею, где находится усадьба и как она выглядит. Знаю только, что там клад. Пообещай мне, что ты не станешь привлекать к делу своих дружков. Нет, поклянись.

Мама в упор смотрела на меня. Я видел безуминки в ее взгляде, отчего все происходящее казалось мне какой-то нелепой фантасмагорией. Усадьбы, клады, фамильные драгоценности. Без малого пять лет прошло с тех пор, как я был в усадьбе моих предков. Тогда я еще был наивным нанайским мальчиком и запросто мог поверить в существование фамильных драгоценностей. Но уже тогда, услышав от мамы, что никакого клада нет, я воспринял это как должное. Сколько времени прошло, сколько наивных извилин разгладилось в моей голове. Я уже знал, что чудес в жизни не бывает. Я убедился в этом на своем печальном опыте. Верил, что вернусь с войны живым и невредимым. А оно вон как все оказалось. Сейчас я мог верить только в то, что вместо клада найду неразорвавшуюся немецкую мину времен войны. И пусть она добьет меня к чертовой матери.

— Ну, клянусь, — скептически усмехнулся я.

— Ты не веришь мне, — укоризненно покачала головой мама.

— Ты-то сама себе веришь?

— Если честно, то не очень. Но ведь попытка не пытка.

— Да, кажется, так говорил товарищ Берия. Ладно, обещаю, что сам буду искать этот клад.

И тут до меня дошло. Я решил, что мама нарочно пыталась заморочить мне голову, чтобы отвлечь от пьяных посиделок с друзьями. Отсюда и эта фантастическая новость.

— Вместе поедем, — сказала она.

Чем еще больше утвердила меня в моем предположении. Но, как бы то ни было, в тот день я остался дома. Мне очень хотелось плеснуть под жабры, но мама напоила меня молоком с медом, и меня вдруг прошибло на слезу. Точно так она поила меня молоком с медом в детстве, когда я болел. Но сейчас я уже взрослый. Слишком взрослый и слишком уродливый. И слишком больной. Мою болезнь невозможно вылечить сладким молоком. Но мне хватило и того, что меня пробило на мысль о моих проблемах. Мне жутко хотелось выпить, я действительно алкоголик и должен лечиться. Я попросил еще молока. С благодарностью принял горячую кружку, и так душе вдруг стало спокойно — такое ощущение, будто в детство вернулся. И все глаза на месте, и уродливых шрамов нет на лице. Ни Майи никогда не было, ни Жени. И все у меня впереди.

В таком благостном настроении я заснул, а утром проснулся в бодром расположении духа. Даже зарядку сделал, вернее, попытался сделать. Подвигал немного руками, и на этом все закончилось. Решил, что с завтрашнего дня многократно увеличу нагрузку. И в путешествие отправлялся с удовольствием. Пусть и нет никакого клада, зато развеюсь. Заодно проникнусь духом своих благородных предков. Кто его знает, может, одного только этого хватит для того, чтобы бросить пить. А может, и не нужно никакого особого вдохновения, подумал я. Собираясь в путь, я не чувствовал в себе желания приложиться к бутылке. Может, оно вообще не появится.

Выпить мне захотелось, когда я заходил в рейсовый автобус. Одна черноокая красотка смотрела на меня с таким отвращением, что, казалось, ее сейчас вырвет. Конечно же, я знал, в чем причина. Мое лицо. Эх, если бы действительно клад существовал.

Мы выехали рано утром, а в усадьбе были только к обеду. Полтора часа ушло на один автобус, два вместе с ожиданием — на другой. Еще час пришлось идти пешком. Вокруг усадьбы поля, леса и никаких населенных пунктов окрест. Неудивительно, что отсюда убрали филиал техникума. Интересно, какая организация размещается здесь сейчас? Да и впустят ли нас на внутреннюю территорию?

Оказалось, что мои волнения напрасны. Въезд в усадьбу никто не охранял. И ворота нараспашку. А если точней — не было никаких ворот. Изъеденный временем и бесхозицей антаблемент по-прежнему крепко держался на трех массивных колоннах, но здесь еще должны были быть собственно ворота — две тяжеленные кованые створки. Я видел их собственными глазами, когда уезжал отсюда осенью восемьдесят четвертого. Но сейчас ничего не было. Похоже, кто-то очень умный приделал им ноги.

Сама усадьба имела гораздо более плачевный вид. Почти полностью разрушенные павильоны и бассейны паркового ансамбля, какая-то дикая растительность вместо некогда ухоженных садов, дворец в жутком состоянии — если раньше в окнах были стекла, то сейчас в них не было даже рам. С корнем все вырвано. Крыша просела, местами обвалилась совсем. А что внутри, лучше и не говорить. Все мраморные элементы интерьера исчезли, даже перила с лестниц содраны, стены местами с отбитой штукатуркой. По гулким сиротливым анфиладам дворца гуляли сквозняки — и все равно угадывался запах дерьма. Какая-то гнида на халяву поживилась ценным стройматериалом и еще навалила кучу — в качестве росписи за получение. Найти бы эту тварь да урыть в этой самой куче.

— Ты чем-то раздражен? — заметила мое состояние мама.

— Пять лет назад мы здесь жили. Жили! А сейчас здесь даже бродяги жить не захотят!

— Ничего не поделаешь, — безмятежно пожала она плечами. — Идет процесс разрушения, мы не в силах его остановить.