Черный легион

Каким бы странным ни показалось это оберштурмфюреру, но Хауссер на удивление охотно благословил его «отход в тыл». Он сам приказал позаботиться о санатории для Скорцени, не скрывая при этом, что пытается спасти его. Как пытался спасти некоторых других наиболее закаленных в боях и преданных идеалам ордена СС офицеров.

Хауссер откровенно поддержал его бегство и помнил об этом до сих пор. Не зря после похищения Муссолини он прислал ему из Северной Италии телеграмму, в которой сообщал, что дарит бывшему офицеру своей дивизии «Рейх» спортивный автомобиль новейшей модели, реквизированный, как оказалось, у одного богатого итальянца, любителя автомобильных гонок.

Раздевшись, штурмбаннфюрер погасил свет и лег в постель.

«Я еще вернусь в этот мир! Я еще пройду его от океана до океана!» – проскрежетал он зубами, в очередной раз пытаясь развеять туман русских кошмаров, которые в последнее время посещали его все чаще и чаще. Посещали даже его, первого диверсанта империи.

33

Из раздумий Скорцени вырвал едва слышимый скрип двери. В проеме появилась фигура женщины.

– Катарина, вы?

Женщина не ответила.

Штурмбаннфюрер подвинулся в постели, освобождая место ночной фее, но лишь когда она легла, понял, что это не Катарина, а… Фройнштаг.

– Зачем вы решились на это, Фройнштаг? Как вы на это решились?

– Зачем пришла? – деловито переспросила Лилия. – Выражайтесь яснее.

– Зачем пришли – это для меня как раз не тайна. Вопрос в другом – зачем выставили отсюда мою прелестную итальянку?

– Ах, вот вы о чем. Догадались-таки.

– Это было не так уж трудно.

– Из принципа. Да-да, из принципа. Немецкие мужчины должны принадлежать нам, немкам. По крайней мере во всех тех случаях, когда мы находимся рядом с ними.

– Вы заявляете это таким тоном, словно давно завоевали меня.

– Не обольщайтесь, речь идет не о вас, о немецких парнях вообще. И я считаю, что это справедливо, – бесцеремонно, словно и в самом деле была женой или не первый раз оказывалась с ним в постели, обняла его Лилия. Скорцени сразу ощутил, какое налитое, мускулистое у нее тело.

– Что касается лично вас, унтерштурмфюрер, – выдержал ее пылкий, но довольно грубоватый поцелуй, – то не очень-то вы заботитесь о том, чтобы немецкие мужчины действительно принадлежали вам.

– Я ведь уже объяснила: я – солдат, «коршун Фриденталя». К сдержанности меня вынуждают обстоятельства. Вокруг меня тысячи истосковавшихся парней. Кроме того, я имела в виду лучших немецких мужчин, а не все то, что лишь наделено мужской плотью.

– И все же я так и не понял: сейчас я лежу с девушкой или с солдатом? – съязвил Скорцени, упорно не желая прощать ей расправы с Катариной. И сразу же ощутил, что, не теряя времени, Фройнштаг окончательно оголяет его тело.

– Помолчи, – довольно грубо оборвала его Лилия. – И не нервничай, – добавила чуть нежнее. Голос ее привык к командам. – Я сама. Все сама. Мне нравится играть роль мужчины. Не возражаешь? – шептала она, обхватывая его ноги своими мощными, щедро налитыми ногами. И, просунув руки под плечи, яростно прорезала свое тело той сладостной болью, какую только способно породить обладание мужчиной.

Прислушавшись к своим чувствам, Отто ошалело помотал головой: вроде бы все давно знакомое, но в то же время ощущается нечто необычное – в темпераменте, в какой-то странной ожесточенности этой женщины.

– Ну, бери меня, бери. Сильнее, ну! – металась и терзала Лилия его тело еще и через несколько минут после того, как Скорцени почувствовал, что, удовлетворенный, готов окончательно успокоиться. – Говори. Говори все, что хочешь. И делай… что хочешь. – Обволакивала его тело и волю клубком не по-женски тренированных мускулов. – Какая итальяшка способна одарить тебя такой энергией? Ну!.. – со звериной неутомимостью терзала и терзала его Фройнштаг почти до самого рассвета.

34

Машина, увозившая архиепископа на север, по шоссе, ведущему на Флоренцию, быстро приближалась к гряде высоких, поросших виноградниками холмов. Ориньяк осматривал их умиленным взглядом крестьянина, вернувшегося в родные края после многих лет скитаний.

Личный шофер папы, которому поручено было доставить Ориньяка домой, встревоженно оглядывался назад. Опытный сотрудник итальянской тайной полиции, он сразу же определил, что у них на хвосте висит какая-то машина. И хотя он пока ничего не говорил архиепископу, однако дилетантская беспечность пассажира уже начинала раздражать его.

– Почему вы так часто оглядываетесь? Что-то случилось? – поинтересовался наконец архиепископ, когда, в очередной раз оглянувшись, водитель чуть не прозевал крутой, уводящий на серпантин небольшого перевала, поворот.

– Это должно беспокоить прежде всего вас, – как можно любезнее ответил водитель. И никакая интонация не могла снять заложенной в смысл его слов раздражительности.

– Все мои тревоги остались в Риме.

– Это вам так кажется, ваше преосвященство. Я же вижу, что нам основательно сели на хвост.

– На хвост? – машинально переспросил архиепископ. – Ну и что?