Черный Леопард, Рыжий Волк

Десять и еще пять шагов, и воздух стал прохладнее и тяжелее. Из этого странного воздуха я вышел, потом опять пошел вперед, пока не почувствовал на лице капли кислой росы. Шепот заклинания выскользнул из моего рта, после чего я выждал. И еще выждал. За спиной что-то шустро побежало, я мигом выхватил ножи и, обернувшись, увидел убегавших крыс. Так что я подождал подольше. И уже начал было шагать дальше, когда надо мной в воздухе затрещало, заискрилось, потом вспыхнуло пламя, заметалось по кругу в размах моих рук – и погасло. В воздухе убавилось тяжести и кислоты, но дорога по виду была та же самая. Не одна из десяти и еще девяти дверей, а просто дверь. Семь ступеней до входа, пол исчез. Попытался отпрыгнуть назад, но упал, закрутился и воткнул ножи в землю рядом с собой. Под ногами – только воздух. Упаду и полечу, может, до центра мира или в яму с острыми кольями или змеями на дне. Подтянувшись, я поднялся, назад отбежал, рванул к краю, пролетел над площадкой и шлепнулся боком, вонзая в землю ножи, чтобы не упасть снова.

Тропа уткнулась в заросли кустов. Я повернул направо мимо мертвого дерева, о каком говорила ведьма, и вышел на обрывистый утес, на этот раз с вырытыми в земле ступенями – три пролета вниз. В самом низу еще одна тропа вела к двери вырубленного в скале жилища с двумя окнами сверху, желтыми от мерцающего света. Принюхиваясь в поисках кислого воздуха, заметил, что все еще сжимаю в руках по ножу. Убрал их в ножны и достал топорик. Дверь никто не запирал. Никому не полагалось забредать так далеко. Я зашел в дом, по меньшей мере в пять раз больший, чем он казался снаружи, вроде громадных залов, устроенных людьми внутри баобаба. На всех стенах на полках поблескивали корешки книг, на столах лежали свитки и бумаги. В стеклянных банках плавало все, что можно было извлечь из человеческого тела. В большем сосуде с желтой жидкостью хранился младенец с пуповиной, извивавшейся змеей. Справа одна на другой стояли клетки с птицами всех цветов. Не все из них были птицами: некоторые походили на ящериц с крыльями, а у одной была голова сурикаты.

Посреди комнаты стоял человек ростом с мальчика, но старый, к глазам его была прикреплена толстая полоска стекла, отчего глаза казались большими, величиной с ладонь. Я пробирался вперед, расшвыривая ногами листки бумаги, покрытые дерьмом, порой свежим. Что-то заверещало смехом надо мной, и, подняв взгляд, я увидел качавшихся на свисавшей с потолка веревке и сцепившихся хвостами двух сумасшедших обезьян. Лицом похожие на человека, только зеленые, как гниль. Два белых глаза навыкате, правый маленький, левый побольше. Без одежды, зато обрывки ткани свисали у них по всему телу. Носы расплющены, как у горилл или шимпанзе, улыбки обнажали длинные острые зубы. Одна обезьяна была поменьше другой.

Та, что поменьше, самец оказался – спрыгнул на пол раньше, чем я свой второй топорик достал. И скакнул мне на грудь. Я оттолкнул его от своего лица, когда он попытался откусить мне нос. Обе обезьяны выли: ИИЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ. Мужичок выбежал в другую комнату. Обезьяний самец махал хвостом, стараясь хлестнуть меня, но я схватил его одной рукой за горло, а другой держал топорик так, чтоб хлестнул он прямо по лезвию. Самец завизжал, отцепился и заревел во всю пасть. Я выхватил второй топорик и рубанул обоими по его телу, но обезьяна побольше (тоже самец) выхватила и утащила его за хвост. Самец покрупнее швырнул в меня банкой, я уклонился, и та разбилась о стену. Крупный шлепнул того, что поменьше, чтоб орать перестал. Я перебегал от полки к полке, а вокруг меня со звоном разлетались стеклянные банки. Потом – тишина.

Около моей ноги валялась чья-то мокрая рука. Я схватил ее и швырнул вправо от себя. Банка за банкой бахнулись в стену. Подхватив топорики, я прыгнул, метнул первый. Крупный самец увернулся от первого, но налетел на второй, и тот срубил ему полчерепушки. Он рухнул на полку и утащил ее за собой на пол. Тот, что поменьше, подобрал свой хвост и проскочил в темную щель между двумя полками. Я расшвыривал книги со свитками, пока не разглядел рукояти своего топорика. Молотил сумасшедшую обезьяну по голове обоими топорами, пока кусочки мяса не полетели мне в лицо.

В комнате сразу за моей спиной она и была, дверь, на какой в треснувшей чаше ифа висело гниющее сердце антилопы.

В самой комнате за столом сидели тот мужичок, женщина и ребенок. Таких странных причесок, что у женщины, что у ребенка, я не видел ни в одной земле, в каких побывал: веточки торчали из их голов, что рога у оленя, а сухой навоз скреплял волосы с веточками. Мужчина поднял взгляд.