Черный Леопард, Рыжий Волк

– У кого есть время на что угодно из этого? – сказал я, вырезал из туши борова два куска мяса и завернул их в лист. – Сасабонсам напал на караван, что шел на север. Нам тоже следует на север двинуть по тропе Баканга и перестать рассказывать глупые сказки у гребаного костра, будто мы пацанва.

– Сасабонсам не бродяга, Следопыт. Он в тропический лес путь держит. Он дом себе устроит…

– Мы странствуем вместе, как же так получается, что твои сведения всякий раз отличаются от моих? Он тропу выберет, чтоб убивать всякого болвана, кто решится пойти по ней. Этот, с крыльями, не похож на своего братца. Он не ждет, когда еда к нему пожалует, он ее отыскивает. Идет туда, где ему будет видно идущих людей, и он отправится туда, где они беззащитны.

– И все ж он на пути к лесу.

– Вы оба глупцы, – не выдержал Найка. – Оба твердите по половинке одного и того же. Он направится к тропическому лесу с мальцом. Но по пути он будет кормиться и подбирать тела.

– Аеси забывает рассказать тебе, что мы не единственные, кто разыскивает мальца, – сказал я. – Никто из нас в отдыхе не нуждается, так что – уходим.

– Где север, Следопыт?

– По другую сторону моей дерьмом набитой задницы, – сказал я.

– Ночь тобой уже сыта по горло, – хмыкнул Аеси.

– Жаль, что ночь не постарается и…

– Хватит.

– Мансун становится настоящим врагом, когда до войны доходит, – изрек Аеси.

Солнце прыгало, путаясь в корявых ветках, и больно било в глаза. Я закрыл их и тер, пока зуд не почувствовал.

– Наш Король желает, чтоб война эта окончилась до дождей. Сезон дождей приходит с наводнениями, приходит с болезнями. Ему нужна победа, и нужна – поскорее.

– Мне он не король, – буркнул Найка.

Я сел и расслышал шум реки. Должно быть, меня оттащили к краю соляной равнины, потому как, перекатившись, я увидел просторный луг. Трава высокая и желтая, она жаждала сезона дождей, о каком Аеси говорил. Вдалеке жирафы, кивая и раскачивая головами, ощипывали листву с высоких деревьев. Сквозь буш, шурша, пробирались казарка, кот и лиса. Над головой стайка песчаных куропаток подзывала семейство в воду. Я чуял льва и скот, еще помет газели. Нога задела за что-то твердое, режущее.

– Вулканическое стекло. В этих краях оно не водится, – сказал я.

– Должно быть, его оставил человек, что до тебя тут был. Или, может, ты считаешь, что ты первый?

– Что вы со мной сделали?

Аеси повернулся ко мне:

– У тебя мозг огнем горел. Мог бы всего тебя спалить.

– Еще раз так сделаешь – убью.

– Попробуй. Помнишь, как много лун назад, еще в Конгоре, я гнался за тобой по той торговой улице? Ум каждого на улице был в моей власти, кроме твоего и… этого… твоего…

– Я помню.

– Твой ум был мне близок из-за Сангомы. Ты же чувствовал это, разве нет? Ее заклятье из тебя уходит. Ты утратил его, когда выбирался из Мверу.

– Я до сих пор могу двери открывать.

– Есть двери и двери.

– Я и с тех пор от мечей не прятался.

– Потому как ты козлик, что выискивает мясника.

– Почему ж ты с Мосси не совладал?

– Забава. Но прошлой ночью тебе следовало успокоиться, пока ты пользы своей не утратил.

Сказать правду, я чувствовал боль в каждой мышце, в каждом суставе. За ночь до этого никакой боли не было, когда в крови у меня гнев засел. Зато теперь даже ноги в коленях согнуть было больно.

– Но ты прав, Следопыт. Мы теряем время. И у меня на тебя всего семь дней, потом я должен буду спасать Короля от него самого.

Тропа Баканга. Не дорога и даже не путь наезженный, а так, тропа, до того утоптанная колесами, копытами и ногами, что растения на ней расти перестали. По обе стороны лес свистящих колючек издавал призрачную музыку, качая стволы с ветками тоньше моей руки. Тропа шла то по грязи, то по потрескавшейся земле, то по камням, но она тянулась до горизонта и шла дальше. По обеим сторонам желтая трава с пятнами зелени, мелкие деревца округлые, как луна, и деревья повыше с широкой развесистой кроной и плоской верхушкой. Я слышал от Найки, что самые большие и самые толстые боги слишком долго восседали на этих деревьях, потому и верхушки у них такие плоские. Повернувшись, я глянул назад, увидел его беседующим с Аеси и понял, что он ничего не говорил. Я помнил его по другим временам. Тропа эта временами бывала полна животных и шумна, но никто ни на кого не набрасывался, никто никому не мешал. Ни жирафы с ближнего болота, ни зебра, ни антилопа, ни лев, что охотился на зебру и антилопу. Никакого слоновьего грохотанья. Даже никакого шипящего змеиного предостережения.

– В этом месте нет никаких тварей, – сказал я.

– Что-то спугнуло их, – предположил Аеси.

– Вот, значит, и договорились, что он из них, из тварей.

Мы продолжали путь.

– Я раньше уже видывал его таким, – сказал Найка Аеси, говорил он только с ним, но хотел, чтобы и я слышал. – Странные странности запомнились.

Аеси промолчал, а Найка всегда считал молчание знаком, мол, говори дальше. Он рассказывал ему, что Следопыта ничто не заботит, что он никого не любит, зато когда он глубоко ошибается, то все в нем и все, что за этим всем, жаждет одного лишь истребления.