Черный Леопард, Рыжий Волк

Он принялся спускаться по стволу дерева, перебирая руками-ногами, как паук, до того опустившись, что терся пузом о кору. Поначалу я подумал: ни один из гоммидов никак не мог быть такой громадиной. Плечи, как у худого мужчины, со всеми мышцами, а вот в плече рука длинная, как ветвь дерева, да и предплечья вытянулись подлиннее, так что вся его рука была длиннее всего меня. Ноги были такими же длинными, как и руки. Вот так и спускался он ко мне: вытянет до конца правую руку и впивается когтями в кору, поднимет правую ногу, перегнет ее над спиной, над плечами и головой и хватается за ствол. Потом в ход идут левая рука с левой ногой, а пузо трется по стволу. Спускался он прямо над моей головой, спускался задом наперед, поднимаясь до пояса и крутясь телом, почти полный поворот делая, и дотягивался до ближайшей крепкой ветки – сначала левой рукой, потом правой, а потом левой ногой и правой, все еще перекрученный в поясе так, что сразу под талией оказывались его ягодицы, а не пах. Выворачивал, только что не ломая, одну руку и вытягивал спину. Уселся на ветке передо мной, колени его спустились ниже моей головы, а руки почти земли касались. А между ног у него свисал поросший волосами мешок крайней плоти, как у собаки, из него-то и вылетела слизь, какой он мне в лицо залепил. Слизь ударила в ствол дерева напротив и обратилась в шелк. Он переполз на тот ствол и выстрелил шелковой нитью обратно в ветку. Потом, ползая по обеим нитям, руками и пальцами ног соткал нечто вполне прочное, чтоб сидеть можно было. И уселся. Кожа серая, вся шрамами и отметинами покрыта, как речная развилка, до того тонкая, что на конечностях видны были все его кровотоки. Лысая голова с пучком волос на макушке, белые глаза без зрачков, зубы желтые, острые, изо рта торчат.

– Выбери историю и подари ее мне, идет? Выбери историю и подари ее мне.

– Я таких чудищ, как ты, не знаю.

Он рыгнул и захихикал, как зашипел. Глянул на меня и оборвал смех.

– Выбери историю и… – Он запрокинул обе ноги за плечи, и его волосяной мешок выстрелил шелковой слизью в вышину деревьев. Схватил паутину руками и стащил ее вниз, маму-мартышку. Она верещала: «чпок-чпок», – а он держал ее на весу прямо перед своей мордой. Морда к морде – и мама-мартышка зашлась в визге от страха. Она была меньше моей руки. Чудище разинуло пасть и откусило ей голову. Потом сжевало остальное тело и, причмокивая, засосало хвост. Снова глянуло на меня и облизало губы.

– Выбери историю и подари ее мне, идет? Выбери историю и подари ее мне.

– Слышал я, что вы, такие, как ты, как раз и раздаривают истории. И враки. И небылицы.

– Такие, как я. Как я? Нет никого, как я. Нет-нет-нет-нет. Историю я получу. Своих у меня больше нет. Выбери историю и подари ее мне подкормиться, идет? А то я чем-то другим подкормлюсь.

– Это ты проказник и выдумщик. Ты один из Нан Си?[62] А это одна из твоих проказ?

Он всем телом ринулся ко мне, вцепившись пальцами ног в ствол, хватаясь руками за ветки, пах его оказался прямо перед моим лицом. Он склонил голову до того низко, что я подумал, что чудище вот-вот облизывать себя начнет, но взгляд его был уставлен точно на меня.

– Вот что тебе желательно, я понимаю. Убивать или умирать – смерть все едина. Тебе и то, и то в радость, тебе и того, и того хочется. Я сумею тебе это дать. Только кто такой Нан Си?

– А ты кто?

– Признайся, что ты разглядел мою бледность, охотник. Я похож на того, с кем ты пришел.

– Ты его убил?

– Он бросил тебя.

– Не впервой.

– Он не знает, что ты пропал. В этом лесу полно колдовских штучек.

– Так в каждом лесу.

– Знай, что я не из лесных, и я не из Нан Си. Не тот, нет, не тот. Я был человеком широчайших познаний в науке и математике.

– Белая ученость и черная арифметика. Ты был белым учеником. А теперь ты – был.

Он закивал, слишком отчаянно и слишком долго.

– Ты чем пуляешь?

– Тем, что уже было на уме. Превыше шамана и превыше пророка. Превыше провидца. Даже превыше богов! Истинная мудрость, она никогда не наружу, она внутри, всегда была внутри. Внутри всегда.

– А теперь ты чудище, пожирающее мартышек и их матерей и ткущее паутину из своей спермы.

– В тебе был страх. И он пропал, пропал, пропал. А я так по сказке изголодался. Ни одна из этих тварей не говорит. Ни в одной волшебства нет.

– Я разыскиваю летучую тварь и его мальца.

– Летучую тварь? Убей его, а? Только убей его медленно, а? Ты что с ними сделаешь?

– Он мимо тебя ходит.

– Ни одна тварь тут не ходит.

– Это лес, а Сасабонсам располагается на отдых в лесу.

– Это лес жизни, а он обитает среди мертвечины мира сего.

– Так ты знаешь его.

– Никогда не говорил, что не знаю.

Он сорвал что-то у меня над головой и сунул себе в рот.

– Я их встречу. В поле или на болоте. Или в Песочном море. Или здесь.

Я попробовал вытащить руки, но шелк стянул их еще туже. Я орал на этого белого ученика. Я дергался вперед, стараясь стряхнуть мой кокон с дерева, но он не поддавался. Чудище с улыбкой смотрело на мои старания. Даже ухмылялось, когда я дергался. Я опять осыпал его руганью.