Черный Леопард, Рыжий Волк

Потому как мужчина, что жил в доме любви, наткнулся на послание, какое кровью написал тот, кто был уже мертв. И не было у него слов, зато преисполнился он горем и гневом, ведь были они мертвы. Все они были мертвы. От некоторых всего половинки тел остались. Некоторые съедены наполовину, у некоторых вся кровь высосана, и все высосано, пустые лежат. И мужчина тот, он в крик заплакал, и мужчина тот, он взвыл, и мужчина тот, он проклял молчание богов, а после и их самих тоже проклял. И тот мужчина, он похоронил их, не смог только похоронить ту, что духами создана была, потому как хотя убить ее им не удалось, от вида побоища она с ума сошла и побрела до самого Песочного моря, и в стонах ее слышалась песня духов. И мужчина тот, он в великом горе девять раз на колени падал – глубоко было его смятение и величественна была его печаль. И тот мужчина, в ком горе не раз и не два сменялось горем, дал этому горю осесть, затвердеть и обратиться в ярость, какая осела, отвердела и обратилась в волю. Ведь ему известно было, с кем малец приходил или кто приходил с мальцом. Знал он: то была тварь, брата которой убил Леопард, хотя месть свою эта тварь обратила на него. Сказал он другу своему: «Все эти смерти на твоих руках». И он наточил топорики свои, и лезвия ножей своих омочил в гадючьей слюне, и отправился в Мверу, потому как оттуда приходил малец, туда он и обратно вернется. Вот она, правда: мужчина тот не очень долго раздумывал, ведь было ему все еще не до раздумий. А вот правда поглубже. Должен он был убить и мальца, и всех, кто опекал его, и летучую мышь, и любого, кто встанет у него на пути. Не ведал он ничего про повадки летучих мышей, но знал о повадках мальчишек, а все мальчишки держат путь домой, к своим матерям.

Мужчина тот загнал одну лошадь в грязь, другую в пески, еще одну в буш и еще одну – прямо в Мверу. Ночь покрывала все те земли, а по границе их стояла пехота. Кто знает, сколько солдат от сытости лени предались, а сколько спали? Он пошел прямо на них, скакал сквозь них с факелом в руке, сшибал котлы и одного солдата затоптал, а они метали копья, да все мимо, стрелы искали, да сильно сморила их усталость или пьянство, вот и постреляли друг друга, а когда немногие вполне протрезвели, чтоб схватить копье, лук или дубины, то увидели, куда всадник направился, и остановились. «Ведь ежели смерть так уж ему мила, нам ли останавливать его», – изрек, должно быть, кто-то из солдат.

И во что облачен был тот мужчина помимо ярости и печали? Он гнал лошадь по суровой земле Мверу, что была то песка легче, то грязи гуще, мимо ручьев, в каких сварилась бы человечья плоть и от каких серой несло. Мимо полей, где ничего не росло и где под ногами трещали и ломались старые человечьи кости. По одной из тех земель, где солнце не восходит никогда. Доскакал до озера из черного, коричневого и серого, обгрызенного у берега, и поехал вокруг него, поскольку знал, что за создание обитает в нем. Хотелось ему крикнуть озеру, что он одолеет любого монстра, какой явится задержать его, но поехал вокруг.

Десять безымянных туннелей Мверу. Похожие на десять перевернутых погребальных урн для богов. Лошадь остановилась у одного высотой в четыре сотни шагов над еще четырьмя сотнями, а то и выше, выше поля сражений, выше ширины озера, до того высокого, что крыша скрывалась в тени и тумане. Да и шириной с целое поле. У входа в туннель его лошадь муравьем казалась, а он и того меньше. У самого дальнего туннеля был самый широкий вход, рядом с ним туннель самый высокий, зато вход в него был меньше, чем в два человеческих роста. А рядом туннель такой же высоты, вход в какой в землю врос, так что можно было въехать в него верхом на лошади. А рядом находился туннель немногим выше лошади. И так дальше. Но каждый туннель вздымался намного выше входа и больше походил на перевернутую урну, они казались гигантскими червями, что в сон впали или подрублены были. На стенах у основания туннелей виднелась медь или ржавчина, выделанная божественными кузнецами или еще кем-то. Или железо, или бронза, какие огонь свел воедино мастерством, известным одним лишь богам. На внешних стенах туннелей – плиты металла, проржавевшего или сияющего, от земли до неба.

Визг. Птицы хвостатые, с толстыми лапами и толстокожими крыльями. Мхом и коричневой травой заросли потолки каждого туннеля, соединяя их воедино. Сорняки скрывали, что они такое. Все становилось коричневым. Он с лошадью проехали до середины туннеля, до света в конце, какой не был светом, ведь в Мверу света нет, есть только то, что свечение испускает.