Черный Леопард, Рыжий Волк

«Имен у них не было, потому как гангатомы никогда не дают детям имена, для них все это очень уж странно. Что вовсе не значит, что гангатомов странное очень уж волнует. Только если одного звали, скажем, Жирафленок, то всем в селении известно было, кого они зовут. У меня не так, как у тебя, ни один из детей не был моей крови. Но я был похож на тебя: позволил другим растить их и твердил, что это для их же собственного блага, когда благом это было – для меня. Кто-то сказал, что Король Севера обращал речные племена в рабство и гнал рабов на войну, вот мы и отправились за ними, потому как война та же лихорадка – заражает всех. Мы забрали их из Гангатома, но некоторые идти с нами не хотели. Я сказал детям: «Пойдемте», – и двое из них ответили: «Нет», – потом трое, потом четверо, ведь почему должны они были уходить с человеком, кого не знали, и еще с одним, кто им не нравился? А тот, кто мне напарником был, он сказал: «Смотрите-ка», и показал им монету, а потом закрыл ладони, а когда раскрыл их, то монета исчезла, он опять кулаки сжал и спросил, в какой руке монета, и Жирафленок указал на левую, тогда он разжал левый кулак, и оттуда вылетела бабочка. Скажу тебе правду: они за ним пошли, а не за мной. Так что все мы за ним шли до земли Миту, там мы и жили на дереве баобаб. И мы сказали детям: «Вам нужны имена, ведь Жирафленок и Дымчушка – это не имена, просто люди зовут вас так». Один за другим они перестали на меня сердиться, Дымчушка – последней. Разумеется, альбиносу, еще мальчику, но ростом со взрослого мужчину, мы дали имя Камангу. Жирафленка, кто всегда был высоченный, нарекли Нигули, потому как он вовсе не был похож на жирафа. Совсем не пятнистый, да и длинными были у него ноги, а не шея. Косу – так нарекли мы мальчика без ног. Он катался повсюду, как колобок, но всегда попадал в грязь, или в дерьмо, или в траву, или (и тогда вопль его раздавался) на колючку натыкался. Сперва мы сросшимся близнецам единое имя дали, так они принялись честить нас, будто две старые вдовушки. «У вас с ним все общее, а все равно имена разные», – говорили они нам с Мосси. Так что того, кто пошумней, мы назвали Лоембе, а того, кто потише, но тоже громкого, назвали Нканга. И Дымчушка. Тот, кто моим был, сказал: «Кто-то из них должен носить имя из мест, откуда я родом. Кто-то должен напоминать мне обо мне». Вот и дали мы Дымчушке имя Хамсин, в честь ветра, что дует пятьдесят дней. Ты говоришь мне о детях… какое имя было у твоего мальчика, кроме как малец? Ты когда-нибудь именем его нарекала?»

– Заткни пасть.

– Ты, королева среди матерей…

– Молчи! – Она заерзала на сиденье, но оставалась в темноте. – И не подумаю сидеть здесь, выслушивая суждения мужчины. Невесть что плетущего про моего мальчика. Не гнев ли привел тебя сюда? Уж точно не мудрость. Как играть станем? Мне привести сюда сына прямо сейчас, а тебе нож дать? Любовь, она слепа, разве не так? Мне больно от твоих утрат. Но ты с тем же успехом мог бы поведать мне о гибели звезд. Моего сына здесь нет. Как быстро отказываешься ты понимать, что и он тоже жертва. Что я, проснувшись, услышала, что мой сын пропал. Похищен. Что мой сын так много лет и лун не живет ни своей волей, ни моей. Откуда бы ему о чем-то еще знать?

– Некий бес с трех мужиков ростом и с крыльями шириной с каноэ проскользнул в твой дворец незамеченным.

– Убрать его, – велела она стражам.

Ткань упала на клетку, и вокруг него все стало черно. Клетка упала на землю, и тот мужчина больно ударился о прутья. В темноте его держали дольше всего – кто разберет, сколько ночей? Потом ткань с клетки сняли, он оказался в другом помещении с дырой в крыше, через которую уходил в небо красный дым. Сестра Короля стояла у другого кресла, не похожего на ее трон, но с высокой спинкой.

– Мое родильное кресло показывает мое прошлое. Знаешь, что я вижу? Он родился ножками вперед. Я приняла бы это за знамение, если б верила в знамения. Что Соголон говорила о тебе? Утверждают, что у него нюх есть. Может, это и не она рассказала мне. Тебе хочется найти моего сына. Мне бы тоже этого хотелось, но не с той же целью, что и тебе. Мой сын – тоже жертва, даже если и отправился в Мверу по своей воле, почему ты не можешь этого понять?

Он не сказал ей: «Потому, что я видел твоего мальчика. Видел, как он выглядит, когда считает, что никто его не видит».

– Моя йируволо[63] говорила, что мне следует верить: ты найдешь моего мальчика. Может, даже и спасешь его от летучей мыши. По-моему, она дура, но все же… мне нечем закончить то, что я собиралась сказать.

Она кивнула на Следопыта, и одна из ее водонош подошла к нему с куском ткани, зелено-белым. Оторванным невесть от чего.

– Говорят, у тебя нюх, – сказала Сестра короля.

Она указала на него, и водоноша подбежала к клетке, бросила тряпку и сразу отбежала прочь. Он подобрал тряпицу.

– Это скажет тебе, куда он направляется? – спросила она.

Он сжал ткань, но нюхать не стал, держал подальше от носа и подловил Сестру короля: та, смотря во все глаза, ждала. Он отшвырнул тряпку. Клетку снова накрыли.