— Не всем повезло получить хорошее воспитание.
Каблуки госпожи председателя перестали выбивать сухую дробь — мы ступили на красную ковровую дорожку третьего этажа.
— Много же у вас коридоров, — заметил я, не без интереса разглядывая убранство самого, по словам Коляна, страшного дома в Москве.
— Здание построено с таким расчётом, чтобы его было легко оборонять небольшой группе людей, — пояснила мадам Салтыкова.
Приятного кремового оттенка стены украшали картины. Во всяком случае, таковыми они должны были считаться. Это были просто куски картона, вставленные в строгие рамки, и истыканные словно бы гвоздями — неровные края дыр топорщились размухрённой бумагой.
— Прекрасные произведения, — я бросил ещё один пробный шар. — Авторами являются ваши заключённые?
— Кататониенкунц, — улыбнулась женщина: уголки аккуратно накрашенных губ приподнялись на два миллиметра. — Творчество душевнобольных. Очень модно в этом сезоне, и стоит баснословных денег.
— Но вам, разумеется, досталось бесплатно.
Салтыкова бросила на меня косой взгляд. Если бы я знал её лучше, мог бы сказать, что в нём была известная доля лукавства…
— Моё ведомство курирует благотворительные фонды, — сказала она, подходя к роскошной, обитой натуральной кожей двери и доставая из кармана пиджака магнитную ключ-карту. — Я приобрела коллекцию на одном из аукционов. Дома никто из сотрудников эти шедевры разместить не захотел, так что… — она повела рукой, как бы демонстрируя выставку.
— То есть, вы понимаете, что вас надули.
— Зато несколько клиник в городе получили прекрасное оборудование — за этим я проследила лично.
Войдя в кабинет, я застыл на пороге. Честно говоря, я ожидал увидеть что угодно, — а после речей Коляна — даже застенки; но здесь была всего лишь уютная гостиная.
Мягкая мебель пастельных тонов, бежевый ковёр на полу, несколько стеклянных столиков на гнутых ножках — с цветочными вазами, фруктами и даже коробкой шоколадных конфет.
Почти все ячейки в коробке были пусты.
В дальнем углу располагался камин с аккуратно сложенной подле него поленницей.
Второй шок я ощутил, когда мадам Салтыкова прямо на пороге сбросила туфли и сунула ноги в симпатичные тапочки с пушистыми помпонами.
Вот тебе и Железная Леди. Колян будет в восторге.
— Располагайтесь, — она гостеприимно махнуло рукой на удобный диван. — Чай? Кофе? Может, вина? Разговор будет долгим, и нет смысла отказывать себе в удовольствиях.
— Признаться, я ожидал совсем другого, — я понял, что происходит. Она старается меня обезоружить. Выбить из колеи.
— Как я уже сказала, нет смысла лишать себя комфорта, — небрежно бросив очки на один из столиков, она села в кресло — сдвинув колени и наклонив ноги чуть вбок. Очень благовоспитанно. — Когда всё время проводишь на работе, поневоле начинаешь считать кабинет вторым домом. Так почему бы не сделать его уютным, если к этому не имеется никаких препятствий?
— Сдаюсь, — я сел в кресло напротив, хотел закинуть ногу на ногу, но в последний момент удержался. И просто выровнял ботинки по линии ковра…
Она заметила. Оценила. И показала это чуть заметной улыбкой.
— Так что вы будете пить, Владимир?
— Мне нравится крепкий чёрный чай с молоком и сахаром.
— Отличный выбор. Буду тоже самое.
Я ожидал, что она позвонит в колокольчик, или хлопнет в ладоши, или, на худой конец, к нам просто кто-то войдёт и примет заказ… Но всё оказалось гораздо проще и эффектнее. Поднос просто появился на низком столике между нами.
Белый квадратный чайник, чашки, сахарница с зернистыми кубиками, жестяная коробка с печеньем… Я хлопал глазами как ребёнок, которому показали фокус.
— Не буду вводить вас в заблуждение, — сказала женщина. — Никакой материализации. Всё было готово заранее, и поднос дожидался на кухне. Я просто переместила его сюда.
— Значит, вы знали, что я буду чай с молоком?
— Это моя работа.
Изящно наклонившись, она наполнила две чашки — по комнате поплыл очень приятный густой аромат. — И протянула одну мне, держа за блюдце.
Когда я принимал чашку, фарфор чуть слышно звякнул — у меня дрожали руки.
— Итак, Шива, — сказала она, пригубив чай и непринужденно пристроив чашку с блюдцем себе на колени. — Мне сказали, что он разрушил уже шесть миров. Что он — профессионал, такой же, как и вы. И что его чертовски трудно поймать.
— Впервые мы услышали о нём на Шариа, — откликнулся я. — И сначала не придали значения. Там и так всё было плохо: правоверные террористы закладывали бомбы, экстремисты левого толка привлекали последователей обещаниями вечной жизни — не где-то за чертой. Прямо здесь и сейчас…
— Как это?