Черный Новый год

Быстро забежав в санузел, я облегчился, умылся и вышел из дома. До конца улицы было рукой подать. Вместо последнего дома по нечетной, самой длинной, стороне был пустырь, обнесенный забором. На этом месте когда-то стоял дом, теперь здесь, видимо, собрались что-то строить. Обогнув забор пустыря, я вышел к той самой площадке перед мусорными контейнерами, где голос из телефона велел ждать Майю.

Ожидая, я прогуливался туда-сюда, осматривался. Улица Глухова, на которой стоял дом Тима, в паре с улицей Алексеева, состоявшей из таких же частных домиков, врезалась в старый, советской застройки, микрорайон. Две эти улицы, шедшие параллельно, дружно обрывались перед территорией, примыкавшей к трем пятиэтажкам.

На последнем участке по улице Алексеева, расположенном бок о бок с пустырем, замыкавшим улицу Глухова, стояли два дома. К одному из них вела калитка, на которой краской было написано: «Алексеева, 74Б». Сразу за калиткой стоял покосившийся деревянный сортир. Некогда приличный и аккуратный, с двускатной крышей, теперь он сильно накренился и почти полностью перекрыл вход. Чтобы оказаться во дворе, пришлось бы согнуться пополам и пролезть в треугольную щель между диагонально нависшей стеной и соседским забором, которого сортир почти касался крышей.

Из этого проема под сортиром и выскользнула Майя. Я узнал ее мгновенно, еще даже не успев рассмотреть лицо. Игла уколола сердце, когда я увидел эту изящную фигурку, выпорхнувшую на улицу. Она тоже узнала меня. Подбежав, бросилась мне на шею, обвила руками и покрыла лицо поцелуями.

Когда я целовал ее в ответ, губы почувствовали влагу: Майя плакала от радости.

Она потащила меня за руку к калитке, из которой вышла. Вслед за ней, согнувшись пополам, я протиснулся в лаз под сортиром и оказался во дворе. Там стояла беседка: три лавочки вокруг стола под крышей на четырех опорах. Майя усадила меня на лавочку, сама села напротив и, внимательно глядя в мои глаза, начала жестикулировать.

Она общалась со мной жестами, на языке немых, который я не понимал. Раз за разом повторяла одну и ту же комбинацию жестов, ее взгляд вливался в меня, тек по коридорам разума, проникал все глубже, и, наконец, жесты делались понятными. Не знаю, что тут было – гипноз или колдовство, – но Майя заставила меня «слышать» ее. Глядя на фигуры, которые выписывали ее руки, я словно слышал ее голос у себя в голове.

И вот что узнал от нее.

Когда Тим ее избил, она убежала из дома и сперва не знала, куда податься, провела одну ночь на улице, но потом, когда на следующий день пробралась домой, пока брат отсутствовал, мать, накормив ее, посоветовала ночевать в доме 74Б на соседней улице Алексеева, здесь, в этом доме, у которого мы сейчас сидим. Тут живет одинокая старушка Раиса Филипповна или просто баба Рая. Родившаяся еще до Отечественной войны, баба Рая от старческой немощи уже не встает с постели. За ней ухаживает какая-то родственница. Приходит один, изредка два раза в день. И сегодня она уже заглядывала ближе к вечеру, так что больше не придет, поэтому квартира сейчас в нашем распоряжении. Там две комнаты: в одной баба Рая, другая пустует – ее и займем. Ключ от входной двери родственница эта специально оставляет в тайнике, о котором знают все соседи; они, в случае чего, к бабушке заглядывают. А я этим ключом пользуюсь, чтобы ночевать у нее. Вреда ведь нет от этого, правда? Наоборот, даже польза. Я ведь и поднять могу бабушку, если упадет, и на бок повернуть, и воды ей дать, и еды. А та даже не спрашивает, кто я такая, откуда взялась.

Майя встала и потянула меня за собой. Открывая не запертую на замок дверь, указала рукой на груду хлама в чугунной ванне около крыльца и жестами объяснила: в этом хламе прячут ключ.

Прихожая соединялась с кухней, как в доме Тима и Майи, только все здесь оказалось более ветхим и бедным. Было тепло, даже жарко, и пахло плохо. Когда мы прошли из кухни в комнату, «плохо» переросло в «мерзко». Комната, где обитала старушка, пропахла мочой и еще какой-то дрянью. Сама баба Рая лежала на кровати слева от входа, полностью обнаженная, сбросив одеяло на пол.

Майя послала мне лукавый масленый взгляд и кивнула на старуху, словно спрашивала: «Ну, как она тебе? Правда, хороша?» Я отвел глаза от безобразного зрелища. На нас баба Рая взглянула только раз и больше не обращала внимания.

С улицы донеслись первые взрывы праздничных петард – значит, уже наступила полночь, один год сдал смену другому.

Мы пересекли комнату и через дверь в дальнем ее конце вошли в следующую, смежную. Воздух там был получше – тоже, впрочем, плохой, но не настолько мерзкий, как в первой комнате.

Когда дверь за нами закрылась и Майя включила свет, мне вдруг стало жутко, как будто я попал в непроглядную тьму. Свет в этой комнате вызывал непривычную реакцию, словно только казался светом, а по сути был глубокой тьмой – мрачной, бездонной, зловещей. Слабость разлилась у меня по телу. Голова закружилась, пол поплыл из-под ног. Я прислонился к стене и сполз по ней вниз.