Черный Новый год

Чертовщина какая-то! – подумал я и вдруг вспомнил того придурочного, с которым столкнулся, когда вышел из автобуса. Перед тем как звонить Тиму, я прошел за ограду автовокзала на тротуар, и там в меня врезался мужичок лет за тридцать. В дурацкой шапочке с помпоном, с лицом испуганного ребенка, явно умственно отсталый, он торопливо шел, почти бежал по тротуару, оглядываясь назад, словно его преследовали. Я в это время открыл в телефоне адресную книгу и выделил имя и фамилию Тима. Придурок – так получилось – почти уткнулся носом в мой телефон, и я заметил, как в глазах его сверкнул интерес: он вчитался в буквы на экране. Лукавая ухмылка изобразилась на его лице. «Эй, полегче!» – раздраженно воскликнул я. Дурачок не извинился, ни слова не произнес и пошел своей дорогой. Я тут же выбросил его из головы. Но теперь мне вдруг показалось, что он как-то связан с происходящим. Столкнувшись со мной, он словно передал мне какой-то импульс, после чего и начались странности: попадание в чужой разговор и полное угасание телефона.

Да нет, не может быть! Я коротко потряс головой. Бред все это, бред! Нельзя думать в таком направлении – это же паранойя какая-то!

Но как же все-таки объяснить разговор, который я случайно подслушал?

Столько совпадений – имена Тимофея и Майи, упоминание дохлой собаки, с которой обсуждаемое лицо спало в постели, – все это ясно указывало, что речь шла обо мне, ни о ком другом. Но что, в таком случае, весь этот разговор значил? Кто-то кому-то предлагал меня как товар? Или это все-таки просто набор совпадений? Разум, судорожно вцепившийся в принципы рационализма, лишь бы не сорваться в безумие, настаивал на совпадениях. Плевать, что совпадения слишком необыкновенные, – для разума главное сохранить свои позиции в этом мире, где все неординарное обязано быть прозрачным для него.

Ладно, подумал я, адрес мне известен, гугловскую карту города я уже смотрел; спрошу теперь у местных, на чем доехать – подскажут.

* * *

Через полчаса я стучался в калитку дома на улице Глухова, где жил Тим с матерью и сестрой. Открыв калитку, Тим, казалось, ничуть не удивился моему появлению.

– А, это ты, Вован! Заваливай.

Рукопожатие и мужское объятие были вялыми. Тим, вышедший во двор в спортивных штанах и майке с короткими рукавами, сначала показался мне сонным, а потом я понял, что он пьян.

– Ты молодец, что приехал. Мне как раз не хватало кого-нибудь вроде тебя, – произнес он, когда мы вошли в дом. – Я тут пожинаю плоды удачного эксперимента. Купил дешевый белорусский виски, за… не помню – за триста с чем-то рублей, что ли, короче, самую дешевку. Вкус соответствующий – пить невозможно, хотя лучше нашей водки, конечно. И я настоял его на скорлупе… этого… орех такой, как его, блин! Из Австралии. С ванильным запахом который. Ну, «король орехов» его называют. У нас весь город им завалили. Круглый такой, и там щель еще в скорлупе, как искусственная, а она, сука, природная! Вставляешь в нее такой ключик, поворачиваешь и раскалываешь.

– Макадамия, – подсказал я.

– Да-да, вот! Короче, я на скорлупе виски настоял. И я тебе скажу, классно получилось. Коньяк тоже настаивал, но он слишком какой-то ароматный выходит, парфюмный такой, аж перебор. А вот виски с этим орехом – прямо то что надо. Как доктор прописал.

Мы сидели с ним за столом на кухне, пили виски с нехитрой закуской, Тим рассказывал, а я слушал, чувствуя, как все тяжелеет камень, давящий мою душу.

Тим рассказал, что в ту ночь, когда я во сне начал избивать Майю, он проснулся и с ужасом увидел, что происходит нечто чудовищное, что он, точно марионетка, совокупляется со своей сестрой. Сначала пробудившееся сознание не могло овладеть собственным телом, которое действовало самостоятельно, независимо от разума. Тим пытался закричать, но не смог – ему не подчинялся даже голос. Творился кошмар, а Тим был не в силах остановить его, словно между волей и телом пролегла пустота, где исчезали все волевые импульсы.

При этом Тим чувствовал, что непонятная сила, которая овладела им, наслаждается его беспомощностью, он даже как будто слышал смех, звучавший где-то у него за спиной. И Майя!.. Она была в сговоре с этой силой, в ее глазах мерцало нечеловечески мерзкое сладострастие и упоение властью над жалкой куклой, на роль которой она выбрала своего брата.

В момент оргазма Тиму показалось, что чужая воля, принуждавшая его, ослабла, он напрягся и вдруг почувствовал, что снова владеет своим телом. Тогда он отпрянул от Майи, вскочил и в дикой ярости, переполнявшей его, начал избивать эту похотливую мерзавку, эту бессовестную суку, эту ведьму, эту тварь.

На Майины вопли и визги в комнату вбежала мать, попыталась оттащить разъяренного Тима от сестры, и тут он совершил страшную ошибку, сделал то, чего не может себе простить. Он ударил мать. Она упала, сбитая с ног, и лишь тогда Тим опомнился.