Черный Новый год

– Я спасу девушку, – пообещала вдруг ведунья. – Она тебе понравилась, я же вижу, помогу ей выбраться и сделаю все, чтобы она не забыла нашу… твою помощь.

Пять ударов, шесть ударов…

– Сука ты, – ответил Коварж. – Плюгавая. Если обманешь, с того света достану. Стреляй уже! Не хочу…

Восемь ударов…

За спиной щелкнуло.

Девять…

Он закрыл глаза. Вспомнил лицо жены, сына, Морозова, хозяина Олега, красивой счастливой девушки, ее мальчика, всех.

Десять, одиннадцать…

Двенадцатый удар заглушил выстрел.

Михаил Павлов. Долгая новогодняя ночь

Глаза Семена были закрыты, но он видел елку. Калейдоскоп тонких веточек, россыпь гибких изумрудных иголок, искристость мишуры, игрушки, золотые, алые, поблескивающие, несколько старых, слегка облупившихся, от родителей остались, из детства. Семен всегда любил Новый год. Подумал о Машке, она же сейчас должна вовсю вареную колбасу с картошкой крошить на оливье. Антоха и Тишка, наверное, носятся по прибранной комнате, норовя свернуть накрытый праздничной скатертью стол и ту самую елку. Хотелось думать, что Машка не сэкономила и притащила с рынка живую. Без умолку поет и хохочет телевизор. Семену нравилось сидеть во главе стола, кряхтеть, протягивая руку за бутылкой «Советского шампанского», нравилось, как дети выглядывают из-за своих тарелок с сияющими озорными глазами в ожидании подарков, нравилось, как Машка наряжалась в лучшее свое выходное платье, просто чтобы посидеть рядом. Как-то все это примиряло, дарило надежду. И вдруг оказалось настолько далеко, будто и не существовало никогда.

Семен с трудом разлепил веки и, борясь с накатывающей потливой слабостью, вновь поднес часы к глазам. В холодной дышащей металлом тьме тускло высветился прямоугольник дисплея. В уголке окошко календаря. Тридцать первое декабря. Значит, операция уже завершена. Или провалилась. С тех пор как Семен очнулся, в голове не прекращался болезненный давящий гул. Сознание держалось хлипко, то и дело ухая куда-то вниз, в теплые иллюзорные образы, в бред воспоминаний. Но что же случилось? Где весь экипаж?

Цепляясь за ребристую выгибающуюся стену коридора, Семен поднялся на ноги. Комбинезон с треском отлепился от титановой переборки, отсыревшая ткань неприятно скользнула по спине. Что это? Кровь? По позвонкам вниз, будто пальцы пианиста, пробежал холодок. Семен вздрогнул и выпрямился. Ныли мышцы и ребра, в желудке елозили давние ошметки пищи, тело покрывали ушибы, но ран посерьезнее Семен не отыскал. Посмотреть бы на себя при свете…

Наконец он сделал первый шаг. Второй. Третий. Идти по трубе коридора было неудобно и непривычно. Почему непривычно? Когда до него дошло, пришлось остановиться, тяжело привалившись к стенке. Гравитация! Твою мать, откуда здесь гравитация! Звездолет приземлился? Упал? Но где?

– Эй! – сипло позвал Семен, прокашлялся и повторил: – Эй! Кто-нибудь!

Мрак промолчал в ответ. Не оставалось ничего, кроме как понемногу двигаться дальше. Пальцы натыкались на ледяные трубы, на приборные панели, предназначение которых оставалось непонятным. Перед полетом их, простых десантников, погоняли на тренажерах, нагрузили инструкциями, но полезного в этих знаниях оказалось маловато, да и забылось многое почти сразу. Семен даже не мог сообразить, в какой части корабля сейчас находится.

С собой ни средств связи, ни оружия. А ведь оно было, Семен это знал, они все были вооружены в те последние минуты, что остались в памяти. В мозгу взорвалось многоголосье боя: вокруг кричали, кто-то в панике, кто-то в ярости, кто-то – пытаясь переорать других, пытаясь заставить их выполнять приказы. Все потонуло во вспышках светошумовых гранат. С новой силой разболелась голова. Семен постоял немного, прижавшись пульсирующим виском к прохладному металлу. Почудилось, будто «Шаталов» – так назывался корабль – мелко вибрирует. Отвечает на пульс в черепе Семена своим глубинным пульсом. Надо было идти. Семен выпрямился и побрел дальше.

Странно все это. Чудовищно странно. Их ведь предупреждали о тяготах реабилитации после полета, и Семен действительно чувствовал себя отвратно, но все-таки мог переставлять ноги, не бухаясь в обморок после каждого шага. Где обещанная атрофия мышц?