Черный Новый год

Расул отодвинул край полога и, пригнувшись, шагнул внутрь. Здесь горел электрический свет, пол и стены, облицованные голубой керамической плиткой, сияли чистотой. Столь просторное помещение явно не могло быть частью палатки размером полтора на три метра. Расул потрогал языком фальшивый зуб: в войну он очень боялся попасть в плен, поэтому пришлось разок смотаться в Швейцарию и заказать себе зубной протез с капсулой яда внутри. Всего один сильный укус – и до свидания! Ингуш прикидывал шансы попасть в руки врага; очень не хотелось соваться в логово шайтана, но ситуация диктовала свои условия.

– Не топчись в сенях, дорогой, – раздался голос Шейфутдинова, – я тебя жду.

Расул сглотнул, по привычке сунул руку за пазуху, чтобы потрогать рукоять «Стечкина»: на месте, родненький!

– А вот стрелять я тебе не рекомендую, – словно прочитал его мысли ваххабит, – это место – мой дом, здесь убивать – харам. Убьешь меня – умрешь сам. Не сразу, конечно, но проклятие добьет за два-три дня. Хватит трястись, как рассерженный барсук! Заходи уже. Утомил.

Расул прерывисто выдохнул, уверенно зашагав к единственной двери в конце сеней. Дернул за ручку…

Внутри оказалась просторная комната без окон. Ковры на стенах и полу были расшиты серебряной арабской вязью: суры. В центре комнаты, сидя по-турецки, пил чай Шейфутдинов. Расул помнил его красивым поджарым татарином, но существо перед ним лишь отдаленно напоминало человека: кожа – словно потрескавшаяся бело-голубая мозаика, из трещин рвется наружу нездешний огонь. Правый глаз остался неизменным, но из левой глазницы вырывался слабенький язычок пламени. И руки… Похожие на лопаты уродливые отростки на удивление ловко обходились с крошечными пиалой и чайной ложечкой.

– Я сам еще не привык. Визирь слепил меня заново, – сказал Шейфутдинов, пожав плечами. – Теперь я наполовину ифрит. Мог бы и целиком ифритом стать, но тогда эти ковры с цитатками из Корана и меня лишали бы сил. Мы здесь на равных: ты не сможешь колдовать – я не смогу колдовать. Садись, выпей чаю.

– Мне некогда чаевничать с джиннами. Не тяни кота за яйца.

– Расул, Расул… Не ценишь традиции! Ты мой гость, а я здесь хозяин. Таковы правила. Выпей чаю и выслушай. Уверен, мое предложение придется тебе по душе.

Расул разулся и сел чуть поодаль от полуджинна, так и не притронувшись к предложенному чаю.

– Скоро Новый год, – Шейфутдинов с удовольствием пригубил из пиалы, – грань между мирами истончится, и мы сможем ее разорвать! Я и мои люди: мы хотим вытащить Визиря. Но чертовы сирийцы, русские и американцы решили устроить нам темную. Еще куча наемников понаприезжала: за бабки готовы хоть с мамой родной воевать. Врать не буду, сейчас дела обстоят так себе. Не удалось нам сыграть на противоречиях: нашего брата теперь и правительственные войска щемят, и оппозиция. А ведь как все недурно начиналось! Собственное государство, государство мусульман!

– Не имеющее к вере никакого отношения, шайтаново ты отродье.

Шейфутдинов недовольно скривился.

– Никакого отношения? Это мне говорит человек, который перешел в ислам, но продолжает во сне разговаривать со старыми богами? Ты никогда не станешь частью этого мира, Расул. Ты язычник, и хоть обвешайся полумесяцами и читай суры сутки напролет, язычником и останешься. А мы что? Мы обещаем и даем людям удовольствия в жизни этой, здесь и сейчас, а не гурий и вечный кайф в посмертии. И люди идут, а когда мы победим, они и не подумают, что все это время дрались во славу Иблиса. От тебя требуется не так много: воскрешай. Ты ведь это умеешь, верно? Поднимай наших павших бойцов и займешь место рядом с Визирем, когда мы его вытащим! А уж потом…

– Не будет шайтанам праздника… Нет!

– Подумай хорошо, Расул. У нас ведь козыри на руках! Оставишь жену и младшую дочь умирать?

Расул попытался вспомнить лицо жены, но перед глазами всплывала картина старой обиды: он возвращается из командировки раньше срока и застает родного брата на собственной супруге. Тогда Расул едва сдержался, чтобы не убить обоих. Но брата избил так, что тот еще два года ездил по больницам. И Айшат… Три года он воспитывал ее, считая, что воспитывает свою дочь. Можно было догадаться и раньше: Айшат вся в брата – рыжая и веснушчатая. Однако жизнь вынудила Расула позаботиться и о ней: чтобы устроить старшенькой Лейле безопасную жизнь, пришлось выскрести все свои банковские счета, купить квартиру в Австрии и увезти туда проклятую изменницу с ее нагуленышем. Но шайтаны таки сумели забраться и в эти, казалось бы, далекие дали. Козыри… Не было у Визиря козырей. Последний лежит в подарочной коробке, в морозильнике двухкамерного «Стинола».

– Да мне насрать… – сдавленно прохрипел Расул. – Пойдем, воздухом подышим.

Матерый ингуш одним ловким движением встал на ноги и тут же, вложив в удар весь свой вес, ткнул Шейфутдинова ногой в грудь.

Полуджинн крякнул от неожиданности и попытался встать, но тяжелый армейский ботинок крепко прижал его к полу.

– Тхы… тх… – полуджинн кашлял. – Ты сейчас делаешь охрененную ошибку!