Черный Новый год

До прихода родителей он успел убрать все осколки, даже самые мелкие: их пришлось нудно выковыривать из ворса ковра. Спрятал битое стекло на самое дно мусорного ведра, под пластиковые упаковки. А еще снял с веток и выбросил металлические усики – крепления разбитых игрушек – и перевесил прочие украшения на елке так, чтобы пропажа семи старинных игрушек не бросалась в глаза. Родители, кажется, ничего не заметили.

* * *

Первая открытка очутилась в почтовом ящике уже на следующий день. Ее обнаружил отец, позже всех вернувшийся домой с работы.

– Ну и мороз на улице! Как в старые добрые времена, пока климат еще не испортили, – отец гулко прокашлялся в кулак и потопал ногами, как всегда, получив от матери замечание, что снег с ботинок надо стряхивать хотя бы в подъезде, а не в прихожей. – Гляньте-ка, привет из прошлого! Не думал, что кто-то еще открытки пишет. Тань, твоя, что ли, родня ленинградская прислала?

И пока мать напоминала, что из тамошней родни у нее давно никого в живых нет, пока сестра снисходительно объясняла, что открытки сейчас вовсю рассылают те, кто увлекается посткроссингом и скрапбукингом («Чего-чего, а по-русски можно?» – переспрашивал отец), Валера с грустью подумал, что его родители ведь уже пенсионеры. Отец до сих пор говорил иногда по старой привычке «Ленинград» вместо «Петербург» и верил в какие-то мракобесные теории заговора и глобальное потепление. Мать все никак не хотела покупать микроволновку, опасаясь «вредного излучения». Хотя в целом они неплохо освоились в современности: во время ужина каждый смотрел в свой смартфон, хотя еще пару лет назад они ругали Валеру или сестру, если те утыкались за столом в мобильник.

– Тыща девятьсот сорок один, – прочитал отец на лицевой стороне карточки. – Открытка-то старая!

– Это репринт, – пояснила Лена. – Советская эстетика сейчас в моде.

– А почему сорок первый, а не сорок пятый? Ну-ка, что нам пишут… – отец перевернул открытку. – Ничего не пойму, глупость какая-то… Идиотские шутки. Найти бы шутника и руки ему пообрывать! Тань, выброси ты это, – он протянул открытку матери: кухня выходила прямиком в прихожую, почти к самой входной двери.

Мать глянула на открытку, переменилась в лице и поскорее бросила карточку в мусорное ведро.

– Что там? – спросил Валера.

– Ничего, ешь, просто балуется кто-то.

Открытку Валера выудил из мусорного ведра поздно вечером, когда все домашние ушли спать. Это и впрямь был репринт с советской открытки, на редкость качественный, даже бумага была матовой, серо-коричневого оттенка, и выглядела очень старой, под стать дате на лицевой стороне. «1941». Желтые цифры красовались наверху нарисованного многоэтажного здания, новостройки, украшенной красными флагами. Здание частично заслоняла пышная ель с огнями на ветвях и звездой на макушке. На переднем плане белозубо улыбались люди – два парня и одна девушка. Яркая, позитивная открытка. Только от даты веяло холодком, который Валера на миг ощутил всем телом, особенно босыми ногами – или просто-напросто на кухне забыли закрыть окно, и в щель фрамуги задувал морозный ветер.

Валера перевернул открытку и с усилием вчитался в острый частокол почерка. Бледные, будто выцветшие чернила. Слова наползали друг на друга, как кишащие насекомые.

«Горестно „поздравляем“ с наступающим проклятым годом, желаем умереть медленно и в муках, от голода, холода, обморожений, цинги, тифа…»

– Действительно, руки бы оторвать, – пробормотал Валера. – Дебилы.

Он повертел открытку в руках – слишком дорого она выглядела для такого злобного и бездарного розыгрыша. Вернее, слишком… аутентично. В точности как настоящая открытка той эпохи. И ведь не жаль кому-то было переводить добро на такую ерунду. Валера еще раз всмотрелся в изображение и вдруг понял, что дом на заднем плане – вовсе не новостройка с еще не вставленными рамами, а здание, разрушенное взрывом, с трещинами на стенах и вылетевшими окнами. И улыбчивая троица перед домом – у них у всех глаза совершенно белые, без зрачков. Мертвые такие бельма. Хотя у мертвецов ведь зрачки видны?.. И если еще приглядеться, становилось понятно, что у девушки вовсе не тень от волос сбоку на лице, а висок пробит, и у товарища ее с темно-красным шарфом в глубоком вырезе пальто – вовсе не шарф, а развороченная грудная клетка…

Валера швырнул открытку обратно в мусорное ведро. После нее захотелось вымыть руки, и он долго перекатывал в ладонях брусок хозяйственного мыла.

* * *

Назавтра новую открытку из почтового ящика достала сестра.

– Валера! – крикнула она уже с порога. – Это твои приятели так прикалываются? Или как там у вас это сейчас называется? Рофлить? Троллить?