Черный Новый год

«Считается, что они подарки вручить хотят. Беды всякие: болезни, несчастья. Приходят чаще всего к самым молодым членам семьи – у тех жизни впереди больше. Поквитаться им охота. Не пускайте их на порог и ни в коем случае не притрагивайтесь к тому, что дают. Держите двери на запоре. Обычно выходцы с той стороны не могут войти в дом без приглашения».

Валеру затошнило от страха.

«Что теперь делать?»

«Я откуда знаю. Поищите записки».

«Почему вы свои елочные игрушки продаете, если это обереги?» – спросил Валера, чтобы хоть что-нибудь написать, слишком страшно ему было прерывать диалог и оставаться в зловещей тишине квартиры, с хныкающей от страха Маринкой и тем, что, возможно, до сих пор таилось за дверью.

«К моей семье они отношения не имеют. Просто дубликат в коллекции оказался. Вам они все равно не помогут», – показалось, будто снеговик на аватарке лыбится шире прежнего. Значок «онлайн» рядом с именем собеседника пропал. И сколько Валера ни скидывал сообщение за сообщением, ему больше не отвечали.

– Фабричная коробка от игрушек, надо ее найти, – сказал Валера Маринке, которая все это время стояла рядом, немилосердно дергая и обгрызая кончик тощей косы. – Я даже не знаю, как она выглядит…

Про коробку он спросил у матери за ужином. Родители, да и сестра, заметили, что Валера и Маринка сидят какие-то пришибленные. Валера то почти решался рассказать им все как есть, то в последний момент прикусывал язык, представив, как все это прозвучит, и окончательно решил молчать, когда отец, жаловавшийся на какие-то неприятности на работе, прямо во время ужина полез в аптечку за валидолом. За окном мела пурга.

– Зачем тебе эта коробка? – рассеянно спросила мать, думая о чем-то своем.

– Ну, меня заинтересовала семейная легенда, – нарочито бодро ответил Валера. – Хочется вот на коробку посмотреть.

– Да что на нее смотреть, обычная картонная коробка, – сказал отец. – В гараже, наверное, валяется. Я в нее мелочь всякую складывал, удобно, много ячеек. А может, выбросил давно, старье такое.

Валера поспешил сменить тему – подспудно прислушиваясь к невнятным шумам в подъезде: то ли соседи, то ли… Звонок был выключен, и Валере все казалось, будто кто-то тихо стучится в дверь. И даже больше самого стука он боялся, что родители услышат и пойдут смотреть, кто там, а тем более откроют.

Этой ночью Валера так и не смог заснуть. За окном все мело, в комнате почему-то было очень холодно, невзирая на отопление, и едва он начинал задремывать, как в шуме ветра слышалось: «Кушайте… кушайте… кушайте…»

* * *

– Как думаешь, они еще люди? – тихо спросила Маринка, когда Валера вкратце пересказал ей то, что узнал от коллекционера.

К счастью, родители и сестра уходили на работу раньше, чем Валера на учебу, так что можно было, всякий раз переводя дух, проследить из окна, как отец, мать, Лена благополучно выходят из подъезда и шагают по своим делам. Маринка сказалась больной и осталась дома, но когда Валера взял отцовские ключи от гаража и собрался выходить, Маринка увязалась за ним. Валера не возражал: дома сейчас было страшнее, чем на улице.

– Не знаю, – Валера судорожно оглядывался. И он, и Маринка единодушно решили спускаться пешком, а не на лифте (вдруг призрак, или мертвец, или кто она там, эта родственница, умеет не только слать открытки, но и останавливать лифты?) – и впервые путешествие с шестого этажа до первого показалось таким чудовищно долгим.

– Я про призраков в Интернете почитал. Может, у них вообще нет личности в нашем понимании.

– А как они открытки тогда сделали? – не унималась Маринка.

– Да без понятия вообще. Может, открытки, ну… как бы их часть, типа такая разведка…

На первом этаже опять кто-то выкрутил или разбил лампочку. В утреннем сумраке темнели двери квартир, а лестница, ведущая к выходу, спускалась в глухую черноту. Валера включил фонарик на смартфоне. Толкнул первую дверь, деревянную, за которой был тамбур. И вот тогда увидел.

Она ждала во мраке тамбура – та самая женщина с ребенком. Бескровное лицо, глаза закрыты. Крошечный сверток на ее руках шевелился, и теперь, в резком белом свете фонарика, было видно, что там даже не ребенок – недоношенный плод с выпуклыми недоразвитыми глазами, разевающий крохотный черный рот. И неясно было, кто из них, женщина или ребенок, издал свистящее сипение:

– Куш-ш-ш-шайте…