Черный Новый год

– Я не могу, бро. Я не могу. Я должен был. Проверить, – прошептал друг. О, как он визгливо смеялся, когда кромсал грудь этой сучки. Черт, они были животными в тот день. Однако от воспоминаний в паху Эдика стало тесно. Он облизнулся.

– Мы не должны были возвращаться, – плаксиво сказал Юра. Тот самый отважный Юра, который вышел против пятерых бухих скинов, когда те докопались до Эдика в ночном клубе. Вышел, чтобы отправиться потом в больницу на три недели. – Зачем мы вернулись? Как мы ЗАБЫЛИ это, Эд?!

– Не знаю.

Сейчас он помнил все. Но готов был поклясться: когда подъезжал к Носово, помнил только, как они три дня бухали вместе с Юрой, катаясь по окрестностям. Сучку из Острова он вспомнил, лишь когда нашелся ее паспорт. А что с ней сделал, в деталях, – лишь сейчас. Раньше тревога была. Непонятная, неосознанная. Но теперь-то…

– Не понимаю…

– Я надеялся, что мне показалось, бро. Надеялся, что показалось, – пробормотал Юра. – Но я пришел сюда и… Нашел. Как это случилось, бро?! Мы должны рассказать об этом.

Тепло окутало Эдика. Плечи расправились, в паху стало совсем тесно. Он поднялся, взял из осенней могилы камень (осенью они таскали булыжники несколько часов, забрасывая труп в неглубоком, по пояс, затоне) и подошел к другу. Юра его не видел. Пустые глаза кровоточили, губы почернели.

Камень в руках будто нагрелся.

– Это не мы, – жалобно всхлипнул Юра. Эдик вспомнил, как в общаге его друга бросила невеста. Он тогда единственный раз видел Юру плачущим. – Это были не мы.

– Ты жалок, – сказал Эдик. И улыбнулся. Ему давно не было так хорошо, как сейчас, в этих роскошных объятьях. Это было почти как тогда, когда девку для секс-выходных захотелось убить. Когда пришло то тепло, словно из детства. Момент гармонии тела, духа и мира.

Он посмотрел на раскуроченную могилу. Вода была черной, как нефть, и из нее жирным пузырем торчала голова сучки, затянутая пищевой пленкой. Все вокруг в крови Юры. Следы не замести. Если кто-то пойдет по ним от коттеджа – то здесь Эдика и застукает.

Тепло вдруг схлынуло. Камень упал на лед.

– Помоги мне… – сказал Юра. Заворочался, встал, пошатываясь. Навис над сидящим другом. – О, как тепло. Как тепло. Да… Я должен. Должен ее трахнуть.

Эдик изумленно уставился на приятеля. Лицо того искривилось в уродливой гримасе.

– Должен трахнуть твою сучку. Должен ее трахнуть! Она будет двадцатой!

Из носа Юры показалась черная капля крови, лениво повисла темной соплей. Изуродованные ладони с белеющими костяшками пальцев сжались в кулаки.

– Ты привез ее, чтобы мы все могли ее трахнуть!

Это был не Юра. Черт, а кем был сам Эдик минуту назад? Стало страшно. Захотелось бежать прочь, по льду, без оглядки. Пусть его возьмет полиция за убийство – это ерунда. Это действительно ерунда по сравнению с тем, что…

Тепло вновь окутало его. Рука сама взяла нагретый камень. Эдик поднялся навстречу ошеломленному Юре.

– Это… Это… Не я… – пролепетал тот. Булыжник врезался Юре в висок. Тот вскрикнул, упал на лед, закрываясь руками. А Эдик грохнулся на колени рядом и бил камнем до тех пор, пока холодный булыжник не стал чавкать в жуткой смеси кости и мозгов. Удары наполняли сердце восторгом. Счастьем. Чужим счастьем. Когда кровь на лице стала остывать – Эдик сел рядом с мертвецом и потерянно посмотрел на цепочку следов, ведущую наверх, к коттеджу.

– Твою мать… – провыл он, вздрагивая всем телом. – Твою ма-а-а-ать…

Было холодно. Чертовски холодно. Но голова горела, как кислотой облитая. Он вытер лицо снегом и стряхнул розовые хлопья. Посмотрел на дрожащие окровавленные пальцы. Облизал их, тщательно, один за другим.

– Ника… – вскинулся он. – Ника!

Встал, содрогаясь от крупной дрожи. С трудом сделал первый шаг, замерзший, ослабший. Затем второй.

– Ника…

Он пошел назад, к коттеджу. Это тепло… Это тепло могло взять любого из его друзей. Ему невозможно сопротивляться. Ведь это почти материнские объятья. Мягкий кокон долгожданного сна, наделяющий жаждой крови.

Эдик тяжело встал и побрел обратно к дому. В голове все спуталось. Он знал и не знал. Он думал о друзьях и незнакомцах. Лица будто таяли, смывались. С памятью творилось что-то странное. Эдика вырвало. Он карабкался по склону, цепляясь за тонкие, холодные ветви.

Мозги выкручивало.

– Ника, – повторял он. – Я убил Юру. Надо уезжать. Это тепло. Это тепло!

Эдик боялся забыть и это. Он уже не был уверен, что Юра вообще приехал с ними. Что-то вымарывало из головы воспоминания о друге. Оставалось лишь желание прыгнуть за руль автомобиля и мчаться прочь, подальше.

– Я убил Юру, – пыхтел он себе под нос, теряя смысл фразы. – Надо уезжать.

В лесу взвизгнули. Эдик остановился, как олень, заслышавший хруст под сапогом охотника. Повернулся. Среди заснеженных березок, в двухстах метрах от окровавленного Эдика – Денис повалил на снег свою жену. Красную куртку сложно было перепутать с чем-то еще.

Тепло взяло его. Тепло нашло лыжников в начале маршрута.

Надо спешить. Пока оно занято – надо спешить.

Алина завизжала, как раненый зверек, но вопль тут же умолк. Красная куртка Дениса плюхнулась поверх распластанного тела.