Черный парус беды

Потом, когда я уже баловал себя кофе, а Мари каким-то радужным коктейлем, на променаде появился Кривушин. Он был не один, его сопровождал обладатель шкиперской бородки и надписи Yacht Russia Sailing Academy на рубашке. Они о чем-то говорили, и хотелось верить, что это были финальные вопросы-ответы. Потому что сейчас, вот сейчас дядя Петя увидит вывеску «Ра», а под вывеской обнаружит нас. Ну, не будет же он томить свою команду ожиданием, удовлетворяя любопытство сотрудника российского «парусного» журнала. Или будет?

Вот они уже совсем рядом. Вот кэп увидел нас, но вида не показал. Еще пара шагов – и остановился, протянул руку. Яхтсмен-журналист пожал ее.

– Счастливо вам, Петр Васильевич.

– И вам не хворать.

– Будете в Москве…

– Нет уж, нет уж, лучше вы к нам – в Панаму или Полинезию.

– Ох, знаю… В любом случае, удачи вам.

– И тебе, Антон. Будь здоров.

– Постараюсь.

Мужчина улыбнулся и пошел в сторону гавани. Кривушин выждал минуту, провожая его глазами и готовый помахать рукой, вздумай журналист обернуться. Но тот не обернулся. И тогда кэп повернулся к нам.

Восторженная девушка Мари вылетела из-за столика и кинулась на шею капитану. Расцеловала, потом ткнулась лбом в плечо. Что за сантименты, честное слово. Хотя… Нет, я не кинулся, я обнял кэпа сдержанно, как и приличествует мужчине.

– Ладно вам, ладно, – растроганно бормотал Кривушин. – Как высадились-то?

– Да нормально, нормально. Как обещано было. Ты есть хочешь, дядь Петь?

– Не откажусь.

– Тогда за стол!

Я махнул официанту и сделал заказ. Мне не терпелось рассказать Кривушину о последних событиях в жизни Кольки Миронова. И когда официант отошел, я все и выложил.

– Что тут скажешь?– молвил кэп, выслушав мой краткий, хотя и насыщенный информацией рассказ. – Ситуация меняется, положение ваше с Мари улучшается, остается решить, сейчас тебе, Сережа, сдаваться идти или малость погодя.

– Сдаваться?

– А ты хочешь и дальше от всех бегать? Лучше самому прийти. Снисхождение будет.

– В полицию? Здесь? На Барбадосе?

– Лучше в посольство или консульство, конечно. Пусть и там люди разные, а все ж свои. Только здесь российского представительства нет. Ближайшее посольство в Гайане, на континенте.

Я несколько оторопел:

– Ты что, дядь Петь, предлагаешь мне туда отправиться?

– Точно.

– На плоту?

– На чем же еще? Ты теперь моряк опытный, все знаешь, все умеешь. Дойдем!

– А Мари?

Я взглянул на нашу своенравную спутницу и сразу понял, что с ней-что-то не то. Глаза ее расширились, лицо словно осунулось. Она смотрела куда-то нам с Кривушиным за спину.

– Ну, здравствуйте, – раздался надо мной голос, заставивший меня втянуть голову в плечи.

На спинку свободного стула легла ладонь, затем в поле моего зрения появился он сам, целиком, Николай Миронов.

Глава 24

Задним умом все крепки.

Это я потом сообразил, что можно было просто встать и уйти. И ничего бы нам Миронов не сделал. Вот как бы он нас остановил? Ну и что с того, что рука в кармане пиджака – легкого, элегантного, светлого полотна, а карман оттопыривается угловато. Ну, даже если пистолет, и что? Не станет же он стрелять, честное слово, даже грозить своим пистиком не станет, размахивать, чай не на баррикадах. Оно ему надо, себя выдавать? Мы ж в цивилизованной стране, и люди кругом, и полицейские здесь имеются, пусть и не видно их, как во всяком курортном городе. Повяжут, а то и пристрелят без лишних разговоров.

Или попросить уйти его. Вот так взять и попросить не мешать людям отдыхать. А будет артачиться, кликнуть официантов, мол, так и так, нежелательный гость, грубит, хамит и нарывается, просим избавить. И ведь избавили бы, вот ей-ей избавили бы.

Но все эти мысли – такие трезвые, такие здравые, пришли потом. Налицо эффект так называемой лестничной психологии. Это когда самые верные слова приходят после того, как тебя, онемевшего и униженного, выставили за дверь.

В тот момент я не то что верного слова, я вообще ничего не мог вымолвить. Будто онемел, даже не мычалось.

Миронов сел и оглядел нас. На Кривушине взгляд задержал:

– Что ж ты, дядька, – он качнул головой, – совсем родню не уважаешь. На чужого человека променял. Разве так можно?

В отличие от меня, дядя Петя дара речи не потерял.

– Не племянник ты мне. Вот его в родню готов взять, Сергея, а тебя из родственников я вычеркнул.

– Даже так? – Кадык на шее Кольки дернулся. – Вообще-то, мы, Мироновы, еще никому в друзья не набивались, а в родственники и подавно. Люди сами просили, а мы думали, соглашаться ли. Смотри только, Петр Васильевич, как бы тебе не пожалеть. Многие жалели, да поздно было.

Он быстро взглянул на Мари и снова обратился к Кривушину:

– Я так понимаю, что дама ваша русский язык разбирает.

Кэп не ответил. Мари сжала губы. Я по-прежнему был безъязыким.

– Ну, и Бог с ней, – легко согласился Миронов с нашим молчанием. – Не нужна она мне, не интересна. Давай лучше с тобой поговорим, друг мой Сережа. Ты хоть соображаешь, что натворил?

– Э-э-э… – через силу выдавил я.

– У тебя что, столбняк?

– Э-э-э…

– Оставь его, – потребовал кэп. – Видишь, не в себе человек.