Черный парус беды

– Закавыка, – согласился Кривушин. – Только она из тех, которые преодолеваются по мере возникновения. Ты думаешь, у меня все документы в порядке были, когда я по Средиземке шатался? Да ничуть не бывало! Но всегда выкручивался. А знаешь, почему? Потому что страна стране рознь. Это в России пограничники лютуют – еще с советских времен инерция. И на Украине. Плюс коррупция. Но есть страны, где к тебе со всем уважением, к правам твоим. Там как? Ну, оступился человек, так что же его сразу в преступники, в контрабандисты записывать? Оступился – так поднимется. Так что, дорогой вы наш, живите на здоровье, оформляйте документы, мы вас только оштрафуем малость, а на будущее, уж пожалуйста, законы не нарушайте. Я, бывало, и не видел их, пограничников и таможенников. Пришел в марину, ушел, будто и не было меня. У них, у гуманистов этих, одна забота – чтобы ты работать не начал, хлеб насущный у местных не отбивал: на это разрешение нужно, тут они следят сурово. Это я тоже на себе испытал. А на все остальное они сквозь пальцы смотрят. Вот и на Карибах та же картина. Ты уж мне поверь, я в «Спорте» про это историй наслушался. Не маячь без толку, не суетись, не упивайся до состояния риз – в таком в участок забирают, и никто тебя за руку хватать не станет, документы не потребует, в каталажку за их отсутствие не упрячет. Никому это не нужно.

– И что, везде так либеральничают?

– Есть исключения, как же без них. Но Куба нам без надобности, хватит с нас революций и революционеров. Пуэрто-Рико тоже, там американцы хозяйничают, это вообще практически их штат. И Багамы под американским «колпаком». Каймановы острова еще, известная офшорная зона, янки там деньги «отмывают». Но все это севернее и к материку ближе, а южнее – лафа: ни тебе строгостей, ни мне неприятностей. Кстати, течение как раз южнее и проходит. Очень удобно.

– Складно излагаешь, – похвалил я. – Но есть еще вопрос…

– Ну-ка.

Я указал глазами на Мари и перешел на русский:

– Ее положение моего немногим лучше. Но лучше, потому что с Мироновым ее ничто не связывает. Полиция заловит – выкрутится, молчать не будет, у нее от молчания гешефта никакого.

– Резона молчать у нее нет, – кивнул капитан «Великого Океана». – А еще так может сложиться, что будет не до резонов. Это если ее не полиция, а московские гости прихватят.

– Если вы обо мне, – подала голос Мари, – то я с вами.

Мы воззрились на нее. Да, мы – о ней. Нетрудно догадаться. Но поняла ли она суть и смысл предложения капитана. Это следовало проверить.

– Мари, – после паузы произнес дядя Петя по-английски. – Вы отдаете себе отчет?..

– Вполне.

– Это опасно.

– Вы несколько дней убеждали Сергея в обратном.

– И тем не менее.

– К тому же, я всегда мечтала перейти океан под парусом. А тут такая замечательная возможность.

– На плоту!

– Так еще интереснее.

На это возразить было нечего. На плоту действительно интереснее. Экзотика гарантируется, аж по самые ноздри.

– Что ж, – после еще более продолжительной паузы сказал Кривушин. – Даю вам два дня. Потом спрошу еще раз. И если услышу «да», то начнем готовиться к выходу.

Я не знаю, о чем думала Мари в эти дни. Мы не обсуждали с ней создавшееся положение, не взвешивали «за» и «против». Каждый занимался этим в одиночку: я – на матрасе под песни на музыку Игоря Матвиенко, она – на топчане, уткнувшись в смартфон.

Что касается дяди Пети, то при каждом появлении на плоту, не дожидаясь моего вопроса, он говорил кратко:

– Тама.

Это означало, что соглядатаи по-прежнему на посту, у входа в марину. А значит…

– Ну? – спросил Кривушин, когда отведенное на размышление время истекло.

– Готов, как пионер, – отрапортовал я.

– И я готова, – молвила бесстрашная девушка Мари.

– Через три дня отчаливаем, – объявил кэп.

Глава 14

Я лежал в гробу. Было тесно, темно и влажно. В соседнем гробу лежала Мари. Я ее не видел, не слышал, но знал, что она там и что так же, как я, терпеливо ждет, когда закончится наше упокоение. Тогда мы восстанем, и прекрасный мир, залитый солнцем, примет нас в свои объятия.

Теперь, справедливости ради, надо добавить кавычки, акцентировать детали иронией, и сюрреалистическая картина обретет надлежащий реализм.

Но на гроб действительно похоже, хотя откуда мне знать, как оно там. Пока Бог миловал. От летаргического сна, я имею в виду, когда – бах! – просыпаешься под землей, вокруг доски, и понимаешь: трындец. А что до покойников, то им вообще ни тесно, ни душно не бывает. Сказал бы «счастливчики», да сглазить боюсь.

Чего не было, так это опасения, что меня обнаружат и извлекут до срока. Нет, не догадаются, потому что и не подумают. И искать не будут по той же причине.

Кэп все просчитал, а подготовили мы уже на пару. Оттащили в сторону ящики и пакеты, освобождая угол рубки. Потом подняли листы фанеры, из которой был сделан пол. Открылось сплетение труб – поперечных и «бревен». Между ними было достаточно места – несколько, скажем так, отсеков, – чтобы лечь, вытянувшись в струнку.