Черный парус беды

Госслужащие острова Фаял должны были вскоре прибыть на «Великий Океан». После осмотра плота и десятка вопросов они поставят необходимые отметки в документах Петра Васильевича Кривушина, и это будет означать: данному плавательному средству разрешается покинуть португальскую землю и португальские воды. Счастливого плавания!

В отличие от греческих чиновников (это к примеру и по словам дяди Пети), имеющих весьма отдаленное представление о пунктуальности, в Португалии аккуратность и дисциплина были в чести. Если сказано – в 10.00, то будьте уверены, к 11.00 точно явятся. На все про все у них уйдет минут 20, от силы полчаса. Потом подойдет катер, заведут буксирный конец, плот выведут в океан, где буксир отдадут и катер отправится восвояси. С этого момента русский капитан и его плот будут предоставлены сами себе и госпоже Фортуне, оставаясь вправе действовать далее по собственному разумению.

Дядя Петя был уверен, что все произойдет именно так, однако разумно было исключить даже намек на риск. Поэтому «положение во гроб» состоялось в 9.30.

– Удачи вам, – сказал майор перед тем, как накрыть нас фанерой.

– Удачи нам, – сказал я.

Мари не сказала ничего.

Фанера опустилась. Мир померк. Признаюсь, мне стало жутко, хотя клаустрофобией я не страдаю. Но уж больно замкнутое пространство! Я постарался взять себя в руки. Разумеется, иносказательно, поскольку они были прижаты к бокам, и я не смог бы даже почесать нос, если бы мне вдруг приспичило чихнуть. Подумав об этом, я застучал лбом по фанере.

«Крышка» поднялась.

– Чего?

Я положил руку на грудь. Теперь нос был в пределах досягаемости.

– Закрывай.

Фанерный лист лег на место. Кривушин стал нагромождать на него ящики. Покончив с этим, кэп покинул каюту, а потом и плот – я слышал, как дядя Петя протопал по трапу.

Стало тихо, но тишина не была абсолютной – мешало мое дыхание и чуть слышный шепот волн, облизывающих «бревна». От меня до них были считанные сантиметры, и это немного нервировало. Чтобы вновь не поддаться страхам, я стал вспоминать события последних дней.

…Получив наше с Мари согласие, Кривушин развил бурную деятельность. День нашего отплытия счастливым образом совпадал с тем, что был в планах Петра Васильевича до встречи с нами. Многое было готово, но немало и предстояло сделать. Так всегда бывает, и если не в точности по пословице «на ловлю ехать – собак кормить», то где-то рядом. И то сказать: на дачу едешь – прособираешься, а тут – через океан!

Экипаж плота увеличился втрое, соответственно, втрое требовалось увеличить запасы провизии и пресной воды.

Кроме того, следовало позаботился о безопасности, поэтому капитан «Великого Океана» приобрел два новеньких спасательных жилета, а имеющийся надувной плот обменял с доплатой на тоже подержанный, но более вместительный.

Хлопот был полон рот, и дядя Петя метался, как оглашенный, от чего-то избавляясь, что-то и в куда большем объеме принося, сортируя и укладывая. Мы с Мари ему помогали, но, лишенные возможности покидать наше убежище, лишь по мере сил и обстоятельств.

За два дня до старта майор попрощался с господином Жозе Азеведу. По этому случаю в кафе «Спорт» была устроена вечеринка «за счет заведения». Утром Кривушин предстал перед нами с подаренным ему кусочком китовой кости, украшенной резьбой в манере scrimshaw, и видимыми следами вчерашних возлияний – малость одутловатым. Одежда его тоже пребывала в видимом беспорядке: светлые брюки, которыми он из уважении к поводу заменил «дежурные» шорты, украшали пивные разводы; на любимой футболке справа от надписи BOG OFF красовалась бурая кетчупная клякса.

– Сейчас журналисты придут, – сказал он, отдуваясь. – Славить будут.

– Ну дык, – емко ответствовал я

– Я их мигом выставлю, – пообещал Кривушин и добавил виновато: – Навязались – не откажешь. Да и подозрительно: все пиара ищут, а я от него бегу.

Наверное, дядя Петя лукавил. Каждому приятно, когда к нему с интересом. Хотя, возможно, просто сглупил с пьяных глаз – и согласился поговорить, и в гости зазвал. Потом спохватился, ан поздно: передумать и отказать – еще подозрительнее.

– Тебе бы умыться, – посоветовал я. – И одежку сменить. А то вид у тебя какой-то затрапезный.

– Да? Переоденусь. И умоюсь. Буду как новенький.

«Как трезвый», – поправил я его, но, естественно, про себя.

Интервью продолжалось минут сорок. Я слышал голоса: рокочущий басок Кривушина и молодые голоса корреспондентов, один из которых, надо полагать, был фотографом, а другому предстояло сопроводить текстом изобразительный ряд. Что в точности говорилось, я разобрать не пытался, но из обрывков фраз было понятно: сначала дядя Петя рассказал о себе, о своем полном перипетий путешествии, после чего предложил ознакомиться с плотом. Я насторожился. Кривушин, однако, проявил себя тонким психологом, потому что, остановившись у двери хижины-рубки, хлопнул по ней ладонью и сказал:

– Это мое жилище. Будет когда-нибудь. Месяца через два. А пока склад. Пыль, сор и безобразие. – И рассмеялся.