Палуба «Великого Океана» была сделана из фанерных листов, обработанных водостойким составом. Лежали листы на горизонтальных трубах-поперечинах, «пристегнутых» к трубам-«бревнам» стальными хомутами. И хотя хомуты были изготовлены из «нержавейки», для пущей надежности они вместе с «бревнами» были обмотаны черной синтетической тканью на эпоксидке. Ткани Кривушин не пожалел, так что «бандажи», смыкаясь, фактически покрывали «бревна» по всей длине. В корме фанерная палуба была застелена циновкой, сплетенной из синтетических нитей, это уже чтобы ноги не скользили.
Ну, что еще? О продуктах. Они хранились в рубке и ящиках-рундуках, установленных вокруг штурвала и одновременно выполняющих роль лавок. В той из них, на которую мог присесть рулевой, находился еще дизельный движок и два аккумулятора. Пресную воду, помимо обычных пластиковых бутылок, Кривушин держал в трех бочонках, привязанных к мачте. Топливо – в канистрах на корме.
Камбуз располагался справа от входа в рубку, представляя собой ящик со спрятанной в нем газовой плиткой. Здесь же лежала посуда и все то, что делает ее чистой. К слову, мытье посуды на «Великом Океане» было общим делом, даже капитан включил себя в очередь и драил миски с не меньшим усердием, чем я и Мари.
Наконец, о клозете, о гальюне то есть. Он находился на носу – так, чтобы расположившийся там по большой или малой надобности человек мог чувствовать себя спокойно, будучи укрытым стенами рубки. И да побьют нас все экологи мира, никакого биотуалета!
Вообще, после стольких дней, неотлучно проведенных в каюте, фактически у параши, что само по себе унизительно, я на всю жизнь возненавидел – и ни с чем не спутаю! – сладковатые миазмы порошка, разлагающего нечистоты. Его покупал Кривушин и щедро сыпал в бачок унитаза, а у нас с Мари после этого часа полтора резало глаза. То ли дело сейчас, когда океан смывает все следы!
Ну, и довольно. И это все о нем, как писал еще один умный, хотя ныне подзабытый писатель Виль Липатов. И это все о нем, нашем замечательном, превосходном «Великом Океане». О нем, но не о нас. И прежде всего – о Мари.
Глава 16
– Потом я отправилась на Азоры.
– Сразу на Фаял?
– Да.
– Ну, и как тебе?
– Остров?
– Да.
– Скучища.
– Мне так не показалось.
Мари улыбнулась:
– Я ошибалась.
– Тебя послушать, так ты со скуки за нами увязалась?
– Можно сказать и так.
– А как еще можно?
Моя собеседница повела плечиком, что можно было трактовать как ответ.
– Теперь жалеешь?
– Мне всегда не хватало острых ощущений. У меня было тусклое детство. И серая юность.
– Говоришь, как старая перечница. Так я не разобрал, сколько тебе лет?
– Двадцать шесть.
– Ясно.
– Много?
– Нормально. Юная дева. Мне, вон, за сорок уже. Правда, чуть-чуть.
– Старик.
– Это ты о капитане?
– О тебе.
– Не согласен.
– Шучу.
– Не тупой – сообразил.
Мари задумчиво смотрела куда-то в даль, точно пыталась разглядеть там что-то. Я тоже обвел глазами горизонт. Он был девственно чист. Ни корабля, ни паруса. А до земли еще две с лишним сотни миль. Прилично, но по сравнению с тем, что осталось за кормой, крохи.
– По родителям скучаешь?
Она задумалась:
– Нет.
– А чего так?
– Они хорошие люди, но совсем обыкновенные.
– Обыкновенные?
– Рядовые французы. Типичные. Во всем типичные. И в отношении к детям тоже. Во Франции к детям такое отношение: полгода – и в садик, девять вечера – в постель. Без вариантов. Потому что у родителей тоже есть жизнь. Детей нужно любить, но они не должны мешать. Мама с папой тоже имеют право на жизнь и свободное время.
– Сурово.
– Они так были воспитаны. Так воспитывали и меня.
– У нас по-другому. У меня было по-другому…
– И мне хотелось другого. Я же знала, что может быть иначе.
– А настоящую маму хорошо помнишь?
– Она меня очень любила. Лицо – смутно
– А фотографии?
– Психологи из опеки посоветовали уничтожить их. Сказали, что эти снимки травмируют психику.
– И они?..
– Наверное, сожгли.
– Кретины!
– Они хотели как лучше. Мне было четыре года, когда они меня взяли к себе. И я все время плакала. Ребенок не должен плакать.
– Не должен плакать, не должен мешать…
– Нельзя винить людей, что они не дают то, что дать не в состоянии. По крайней мере, они были со мной откровенны. Они никогда не скрывали, что я не их дочь.
– Тоже психологи посоветовали?
– Может быть. Или не считали правильным таить это от меня. Я благодарна им за эту честность, и потому считаю их своими родителями, так и называю, так о них думаю. Мои вторые родители.
– Твое право.
– Конечно, мое.
– Извини, а как…