Черный пепел на снегу

– Хотите сказать, Лукавый меня толкнул?

– Лукавый бы долго ходил вокруг да около, соблазнял бы тебя, совращал твою душу, пока ты не поддашься на его уговоры, как это произошло с твоим супругом… – последняя фраза была сказана тихо, на грани слышимости, ибо и у стен есть уши. – То, о чём рассказываешь ты, больше на одержимость похоже. Грех тяжкий совершен не тобой, хоть и твоими руками.

Страшные воспоминания снова захлестнули Анну. Она отчётливо вспомнила, как кто-то бесцеремонно вторгся в её голову, как она отчаянно боролась за жизнь своего ребёнка, воя от бессилия.

– Я должна рассказать об этом мужу, – тихо и решительно сообщила она.

– А вот этого делать нельзя, – священник выглядел уставшим. – Он благоволит лукавому в женском обличьи. Верит ей. Не видит, как она совращает его душу и толкает на самые мерзкие поступки. В городе уже давно ходят страшные слухи. Люди боятся выпускать жён и дочерей из дому даже днём.

– Хватит! – резко оборвала его женщина, снова скатываясь в истерику, и уже мягче добавила: – Пожалуйста…

– Поплачь, – благословил её Сергий, видя, как слёзы снова заполнили ясные голубые глаза. – Сейчас каждая твоя пролитая слезинка – это как молитва за её душу.

Он, невзирая на церковную дистанцию, которую должен держать с прихожанами, легонько обнял её за плечи. И было в этом неловком движении что-то настолько родное, отеческое, что Анна разрыдалась в голос, чувствуя, как ей действительно становится немного легче. А горе в её душе сворачивается змеёй, становясь меньше, но опаснее. Вот оно уже не горит, отравленное ядом. Оно становится холодным и острым, как сталь.

Дом Аркадии изнутри был светлым и просторным. Он словно дышал каким-то дремотным уютом, где пахло старыми книгами, сдобой и сушёными травами, а встревоженные посетителями пылинки лениво кружились в солнечных лучах, пробивающихся сквозь окна, не закрытые ставнями, но и не пропускающие внутрь холодного ветра. Богданка не удержалась и ткнула в окно пальцем. Оно пошло кругами, словно вода. Яга только улыбалась, наблюдая за непосредственностью своей новой ученицы.

– А как же ни окон, ни дверей? – девочка выглядела очень озадаченной, её волновало то, как на её глазах разрушается старая страшная сказка.

– Так было раньше, при моей предшественнице, – безмятежно ответила Аркадия. Стоило ведьме оказаться под крышей своего дома, морщины на её лице начали разглаживаться, а спина выпрямляться, она даже словно стала выше. – Каждая Баба Яга, занимая место своей наставницы, перестраивает дом по своему вкусу. Вот встанешь вместо меня на посту – хоть куриные ноги приделай, хоть лошадиный хвост пришей.

Богданка сначала нахмурилась – её, воспитанную в православной вере и крещёную, до сих пор коробило от того, что она должна стать на страже каких-то языческих, древних сил. Успокаивало лишь то, что Агне, единственная из всех встреченных в чужих краях, любившая девочку безусловной любовью, несмотря ни на что, верила Аркадии. Пожалуй, если бы не наставница, девочка бы приложила все силы, чтобы не встретиться с Бабой Ягой. При этом она отмахивалась от мысли, что сама же шла и вела своих спутников на зов Аркадии. Себя она успокаивала тем, что не знала, кем та является.

– Мы с тобой это вечером ещё обсудим, – Аркадия нахмурилась, словно прочитав мысли Богданки. – А пока брысь отсюда. Оба. Мне нужно поговорить с Агне.

Богданка ревниво хмыкнула, но всё же поднялась со скамьи и направилась к выходу. Къелл, помедлив немного и зло стрельнув глазами в сторону женщин, отправился следом за девочкой, позволяя ведьмам обсудить свои секреты.

Чувство беспокойства за Агне не оставляло его. Он всё чаще в мыслях называл её своей и сам же этого пугался, а потом осаждал себя, что и она уже не девочка, иные в её возрасте и внуков повидать успели. И выходя из дома, он ещё раз бросил в сторону Аркадии многообещающий взгляд, на что она лишь лучезарно улыбнулась. Мол, иди, ничего я ей не сделаю.

Воин вышел, задумавшись. В последнее время на него всё сильнее накатывала усталость и, оглядываясь назад, возвращаясь к началу зимы, он вспоминал, почему отказался от военных походов и решил осесть в родной деревне. Проделанный им в компании ведьмы и девочки путь казался тяжёлым даже для молодого и сильного воина, Къелл же сейчас чувствовал себя стариком.

Он всё чаще представлял себя мирным человеком, окружённым детьми и, если повезёт, внуками. Иногда жалел о том, что в своё время сознательно отказался от семьи.

Согласно его родным верованиям, воины, павшие в бою, занимали лучшие места на пиру Одина в Вальгалле. Те же, кто отошёл от военных дел и остепенился, вопреки слухам, тоже попадали на вечный пир. Места, правда, доставались попроще, что воина тоже устраивало.

Аркадия, убедившись, что Къелл и Богданка ушли, выжидательно посмотрела на ведьму. Она не боялась, что их подслушают. Къелл вряд ли что-то бы понял, вычленив из разговора только какие-то куски. Богданке про двоедушников она сама позже расскажет, но не сейчас.