Черный подснежник

– Ну дела, генерал аж побелел, как разозлился. Семен Егорович такой, слова не скажет матерного, воспитанный человек, с образованием, но внутри! – Ординарец потряс кулаком в воздухе.

Через несколько шагов парень набрал вдруг полную грудь воздуха.

– Эх, хорошо тут дышится. Воздух без гари, войной и не пахнет. Как будто на охоте зимней или рыбалке. – Парень подмигнул молчащим танкистам. – Вы чего кислые такие? Сейчас от пуза наедитесь, потом – на боковую, в тепле отдыхать. Хоть пару часиков подремать, и не помню, когда спал так сладко. Всегда атаки ждем, взрывы гремят, костерок или печку нельзя – светомаскировка. А сегодня хорошо! Значит, потом так завернет, что черти взвоют. Атака на Синявино, Мгинские выступы, слышали? Там к немцу не подступиться, засели гады в скалах, за деревьями в лесу, и палят по нашим. Ну ничего, под Сталинградом вам показали, где раки зимуют, и тут вышибем! – Парень снова ткнул кулаком в небо. Потом потешно скрючился, изображая страдания. – Вот так Гитлера перекосит, как сапогом русским ему под зад прилетит.

Ступор у танкистов прошел, теперь они улыбались, поглядывая на разговорчивого генеральского помощника Кондрата, который так забавно изображал поверженного тирана. Повар у дымящейся полевой кухни тоже с восторгом попросил парня:

– Давай изобрази еще, ишь, театра какая выходит, хорошо!

Вдохновленный зрителями, парнишка принялся гримасничать и забавно показывать, как немцы бегут прочь под ударами Красной армии. Под крики и одобрительный хохот подошли остальные танкисты, у которых закончились маневры, и выстроились в очередь к полевой кухне. Они тоже с восторгом принялись наблюдать за забавной пантомимой. Под взрывы заразительного смеха талантливый парнишка несколько раз повторил свой коротенький этюд, как вдруг его остановил протяжный выкрик со стороны штаба:

– Кондрат, срочно заводи машину!

– Ох ты ж, вот и подремал. – Ординарец сунул свои котелки без очереди повару: – Плескани-ка, братец, генералу щей, – и торопливо посеменил по вытоптанной колее в сугробах, напоследок бросив: – Бывайте, товарищи! Фронтовой театр уезжает на новую гастроль!

Логунов фыркнул в густые усы:

– Ну артист, вот мастак изображать. Вот где талант пропадает.

Бабенко мудро заметил в ответ:

– Война она такая, тут много талантов пропадает, Вася. Кто хорошо актерствует, а кто, как ты, умеет за животными ходить, за огородом ухаживать. Я после войны решил, пойду на завод, буду трактора теперь и экскаваторы проектировать, надо же страну восстанавливать после немцев. А вы, Алексей Иванович?

Соколов от неожиданного вопроса оторопел. Война так давно длится, что он уже и забыл о том обычном парне Алексее Соколове из мирного времени. Он задумался на несколько секунд, а потом ответил:

– Скорее всего, пойду дальше учиться в военной академии в Ленинграде или Москве. Чтобы было кому Родину защищать, хорошо защищать от врагов, так, чтобы никто и никогда больше за границы прорваться не смог. Я понял, что хорошие люди, честные и добрые, должны уметь защищать себя и своих близких. Буду учить этому парней, пускай СССР будет под надежным щитом, пока вы будете строить дома, изобретать новые машины и выращивать урожай.

– А я женюсь, – загорячился Омаев. – Увезу жену в горы, там будем выращивать овец. Приедете и угощу вас шашлыком из баранины! Вы такое мясо никогда не ели, во рту тает.

Со всех сторон заговорили, фронтовики с радостью принялись обсуждать, что же ждет их в послевоенное время – заводы, стройки, школы, свадьбы, учеба. Приятно было отвлечься от напряженного дня, вспомнить, что же бывает там, за невидимой чертой, что отделяет мирную и военную жизнь. Что бывает после сладкого слова – Победа!

Глава 5

На следующее утро перед построением лейтенант Соколов, приближаясь к полигону, удивился звукам незнакомого голоса. Хриплый бас из луженой глотки разносился на сотни метров:

– Танкисты, быстрее, быстрее, вы не бабы на сносях, чтобы ноги волочить. Шевелитесь, брюхо если мешает, так немец укоротит. Я – майор Грозин! Отныне командую учениями! Становись! Равняйсь!

От коротких и резких команд ноги сами ускорили движение, уже через минуту весь смешанный батальон из танкистов стоял возле своих бронированных машин, вытянувшись в струнку. Взгляд у бойцов был опущен практически на землю, где на тележке-каталке рубил воздух короткими взмахами ладони безногий майор. Тело его было обрублено почти наполовину, вместо ног торчали две короткие культи, поэтому передвигался он на деревянной тележке, отталкиваясь двумя руками с «утюжками» от стылой земли. Верхняя часть корпуса была туго упакована в обрезанную шинель без единой награды или медали, лицо нового командира походило на маску: кровавые рубцы волнами вместо щек и лба, тонкая щель рта, пустая глазница под наростом из бугров обожженной кожи. Единственный глаз воинственно сверкал чернотой из уродливых багровых складок, но голос, мощный и хлесткий, действовал, как удары хлыста, мгновенно отвлекая внимание от необычной внешности.