Черный Принц

Лишь форму видим; тот для нас король,
Кто как король себя ведёт[89]

.

Той же важной цели — поднятию престижа правителя в глазах его подданных — служила, например, чеканка собственных монет, которая была эффективным способом демонстрации богатства и могущества. Первые монеты, выпущенные принцем в обращение в 1363 году, очень напоминали те, что чеканились по приказу его отца короля Эдуарда III, как лорда Аквитании. Изменен был только девиз, который теперь гласил: Deus judexjustusfords etpaciens — «Бог есть судия справедливый, сильный и терпеливый». Но уже в следующем году в денежную систему Аквитании были внесены существенные коррективы. Новая большая золотая монета называлась павильон. Она весила 85 гран[90], на ней был изображён сам принц, стоящий под сенью готического портика, в геральдической короне из роз, с мечом в правой руке и в окружении четырёх страусовых перьев. Реверс был украшен крестом с геральдическими лилиями и леопардами по углам, а также девизом Dominus aiuto et protecdo mei et in ipso speravit cor meum — «Господь моя сила и защита, и сердцем верю в него». Основой для дизайна монеты послужили французские образцы, где на аверсе также изображался король в аналогичной позе. Различие с прототипом состояло в том, что скипетр был заменён на меч, узоры стали сложнее, а сама монета — больше. Три года спустя была выпущена ещё одна золотая монета, уже меньшего веса — арди д’ор. Её отчеканили ограниченным тиражом, и она имела хождение по большей части в среде торговцев и знати.

Помимо неоспоримых имиджевых достоинств чеканка собственных монет служила надёжным источником дохода. Несмотря на то, что у средневековых правителей манипуляции с ценой монеты относительно фактической стоимости использованного при её изготовлении металла были обычным способом поправить пошатнувшиеся финансовые дела, Эдуард Вудстокский никогда не прибегал к такому приёму. Все его монеты всегда были полновесными. Кроме того, он умело использовал своё право на чеканку, добиваясь ещё большего уважения со стороны подданных. Так, в сентябре 1365 года он созвал на совет в Перигё представителей городов Аквитании и вместе с ними выяснял, какого именно типа и какого достоинства монеты нужны им. В результате обсуждения как раз и был введён арди д’ор, тогда как в чеканку серебряных монет не было внесено никаких изменений.

Если в скупости или излишней бережливости Эдуарда Вудстокского не додумался обвинять никто, то крайне надменное отношение к местной гасконской знати ему в вину ставили очень многие. Но были ли тому сколь-нибудь веские основания? О нём действительно говорили разное, например: «Великих сеньоров этой земли, приходивших к нему, чтобы поговорить с ним, он заставлял ждать четыре или пять дней, прежде чем снизойти до разговора с ними; а затем уже в его присутствии они должны были встать на колени и стоять на коленях четверть дня, пока он не разрешит подняться»⁸.

Пытаясь как можно рельефнее подчеркнуть гордыню принца, хронист впадает в явное преувеличение. Кроме того, подобное поведение в те времена никак не могло служить признаком спеси. Ведь как двести с лишним лет спустя после описываемых событий королева Элизабет I, которую англичане прозвали Глорианой и Доброй королевой Бесс, разговаривала со своим государственным секретарём и членом Тайного совета Уильямом Сесилом лордом Бёрли? Престарелый лорд был ближайшим соратником и доверенным помощником королевы, главой её тайной службы. Но все заслуги, вместе взятые, не освобождали его от необходимости стоять на коленях во время беседы с добрейшей повелительницей. Впрочем, она шла на значительное нарушение церемониала, позволяя ему — нет, не встать и тем более не присесть — всего лишь подложить под колени подушечку.

Хотя принц Уэльский и Аквитанский не был монархом, однако он являлся наследником трона Англии и полновластным правителем земель, занимавших добрую треть французского королевства. Поэтому подчёркивать своё высокое положение ему было необходимо. А откровения хрониста всё же не стоит принимать буквально.

* * *

Всё лето 1365 года Эдуард Вудстокский пытался сломить сопротивление упрямого графа де Фуа, который никак не желал приносить ему оммаж за Беарн и отказывался лично прибыть к принцу, постоянно ссылаясь на надуманные обстоятельства. Эдуард же, предупреждённый своими шпионами о двурушничестве Гастона Феба, стремился всё-таки добиться от него клятвы верности, для чего даже послал тому специальную охранную грамоту: