Чёрный снег: война и дети

Суждено, наверное,
вспоминать, ребята, нам,
всё – от сорок первого
и до сорок пятого.
В том крутом июне
мы не ждали бед.
Дядюшке Сергуне —
восемнадцать лет.

Дядька партизанил.

Лес родной – как хата!
Был три раза ранен,
но уже – солдатом.
Синий шрам над бровью.
Где – ползком,
            где – шагом.
Всё же с маем вровень
он пришёл к рейхстагу!

Из письма не строгого —

смятого, карманного:
«из фашистов логова
обращаюсь к вам я.
А пишу, как водится,
под снарядов гул…»
Племяша и школьницу
Настю помянул.
Стал, мол, дом наш ближе.
Скоро с вами буду,
на столе увижу
чистую посуду.
Сядем все как прежде
вместе потесней…

Не сбылась надежда

в этом вот письме.
Сделал шаг, полшага…
Из окна попали!

О гранит рейхстага

        звякнули медали.

Цветок для токаря Ирины

Я юности приход запомнил чётко:
в далёкой ученической поре
я вдруг узнал,
что брянская толчёнка
в столовой именуется – пюре.
Не бабкино парное в доброе кружке,
не лежбище у речки день-деньской —
запомнился ожог станочной стружки
и первый пай в столовке заводской.
Катился вал войны по загранице.
Весна вернулась к каждому окну.
Остригла Ирка косу, не всплакнув:
с косой опасно токарю-девице!
Бессменный ватник,
             как доспех былинный,
лоснился, будь неладен, но зато
я до гудка,
чтоб не видáл никто,
принёс живой цветок
к станку Ирины.

Только раз!.

…Минувшее – за дымкой флёра
в часы непрошеной тоски.
Я много лет служил минёром,
не сухопутным, а морским.
Припоминаю юмор флотский
на шканцах, в море у руля:
«Вся Балтика – бульон да клёцки!
Сплошные минные поля!»
Не ошибиться бы, пробиться…
Напутствие – не в бровь, а в глаз:
минёру можно ошибиться
в рисковой жизни только раз!

Морская душа

Боцманская дудка с цепкой медной.
В чёрных ножнах – табельный палаш.
Добрый тельник. В нём салага бедный.
Был таким, братишка, антураж!
Палуба надраена до глянца.
Позади полуденный аврал.
В тельнике не прочь покрасоваться
в наши дни пехотный генерал!
В праздники ношу.
               А станет тяжко,
сыну накажу на склоне дней,
чтоб моя бывалая тельняшка
стала плащаницею моей.

Возвращение в Кронштадт