Черный треугольник

– Но у меня еще обход не закончен! – слабо попытался возразить Яцковский.

– Потом обойдете. Спокойненько, со вкусом и расстановкой, – заворковал Сын Степей – когда он так воркует, отделаться от него практически невозможно, поэтому хирург был обречен на дальнюю дорогу.

Варя растерянно смотрела на меня, чуть не плача. И я ее понимал. Вообще с культурной жизнью у нас тут как-то не заладилось. Нет, библиотека, книги и все такое – тут все нормально. А с театрами и кино хоть плачь. Вот выходит на экраны новый фильм «Города и годы», мне, как ценному, хочется в это верить, работнику ОГПУ, тут же контрамарочки. Радуюсь счастливой улыбке жены. Но в итоге идет она на премьеру с подружкой, поскольку у нас очередное ЧП. Это такая примета – если ожидается культпоход, значит, обязательно у меня будет тревога, выезд, а то и стрельба.

Она вздохнула, но никаких разрушительных эмоций с ее стороны не последовало. С самого начала мы так постановили – она жена чекиста. А чекист себе не принадлежит. В любой момент в любую точку земного шара могут отправить, а ей останется только платочком махать, слезы вытирать и смиряться. Пока что этому правилу она следовала неукоснительно, хотя порой ее и распирало высказаться откровенно о том, что она думает обо мне и о всей моей службе.

Так что Варя только обняла и строго приказала:

– Саша, побереги себя.

– Да чего там беречь? Обычный осмотр, – отмахнулся я. – Просто поглазеть. Тот же театр, только с самодеятельными актерами.

– Вот именно, – поддакнул Сын Степей. – Лимузин подан…

До лимузина этой развалюхе было далеко. Немецкий грузовик, самый старый в постпредстве, еще в Первую мировую войну возил солдат на поле боя. И Амбага, зараза, тут же юркнул в кабину, где пристроился в относительном комфорте. Конечно, в этой дощатой будке было тесновато, так что пассажиру приходилось ехать, притиснувшись по-братски плечом к водителю. Но зато хоть сидишь на мягком пружинном сиденье, а не в кузове на деревянной лавке, которая на каждом ухабе больно бьет тебя по мягкому месту, стремясь сделать его жестким.

До места происшествия мы добирались часа два. Район располагался недалеко от города, однако дороги были дрянные, а потом вообще кончились, так что пришлось вылезать из кузова, где мне весь ливер на колдобинах отбило, и остаток пути преодолевать пешком.

От самих окрестностей сразу стало как-то не по себе. Заросшая бурьяном деревня частично с разрушенными, а большей частью сгоревшими деревянными домами, церквушка со срубленной колокольней, обрушившейся крышей и отсутствующей стеной навевали смертную тоску. Периметр вокруг церкви был оцеплен сотрудниками милиции.

К нам подошел старший милиционер. Отрапортовал, как положено. И провел нас к месту трагедии.

– Что за место такое нежилое? – полюбопытствовал я.

– Дурное место, – с готовностью радостно отозвался старший милиционер. – Все время тут что-то не так и не то. Около церкви, еще сто лет назад, землю люди копали и старые плоские камни нашли. Грубо обработанные.

– Археологов звали? – заинтересовался я.

– Да какой там. Батюшка сказал, что это капище старое. Язычники, ну те, кто до христиан, поклоны здесь били… Лет сто назад деревня почти вымерла, мор был. Разбежались все достойные жители, а перед революцией всякий темный народец здесь стал селиться. Еще царская полиция на лиходеев здесь облавы устраивала. Во время Гражданской бои тут гремели знатные, так что деревню сожгли. С тех пор дома пустые стоят, уже сгнили. И вот, – милиционер кивнул на тело, лежащее неподалеку от церкви на каменной площадке. Камень был истертый, со следами обработки какими-то грубыми орудиями. Может, это часть того хваленого языческого капища?

– Кто обнаружил тело? – спросил я.

– Тут деревня в двух километрах поодаль. Оттуда сюда пацаны малые лазят, смелость свою проверяют. Мол, кто на проклятое место не побоится зайти, тот настоящий мужик. Вот один мальчонка тело растерзанное тут и нашел. Теперь заикается.

Мы направились к убитому. Совсем молодой парень, обнаженный по пояс. На груди вырезаны какие-то каббалистические знаки. Грудь пробита ножом. Лежит внутри треугольника, выведенного его же кровью и украшенного загадочными знаками. Все как в прошлый раз. Криминалисты именуют однотипные преступления, схожие по почерку, сериями. Есть у нас теперь своя серия. И неизвестно, когда закончится.

Парню на вид лет восемнадцать. Было. Девятнадцать теперь уже не будет. Грустно это, конечно. Но для меня лишь рабочий момент.

Сотрудник уголовного розыска, присев на бревно и положив на командирскую сумку бланк протокола осмотра, сосредоточенно и вдохновенно писал. Начальник местного угрозыска взял под локоть Яцковского, и они принялись осматривать тело. Тут же суетился фотограф-криминалист, который запечатлевал для истории место очередной страшной трагедии.