Черный веер королевы Изабеллы

– А если не захочет с нами даже разговаривать? И вообще, непонятно, зачем листок был вставлен совсем не по алфавиту в картотеку, – упрямилась Фая.

Ольга вдруг блеснула тонким лезвием ножа, и тут же оружие исчезло в ее кармане:

– Тогда по-другому поговорим. Так, чтобы язык развязался!

– Ты что, он же старик! Профессор! Ты что, его… – От испуга девушка перешла на крик.

Но ее напарница вдруг жестко прихватила пухлое запястье:

– Ты не ори! За своим языком вообще можешь хоть немного следить? Что ты как балаболка постоянно разговариваешь! Нам нужен веер, поняла? А если этот старикашка его украл из музея и спрятал, то это его проблемы, понятно? Не воровал бы, и тогда мы не приехали бы на его чертову дачу.

– А если он не украл, если… тоже случайно листок туда попал. Или, вообще, это ошибка. Может, он тоже жертва обстоятельств, как я, может…

Фаина торопилась следом, машинально потирая запястье, где вспухли розовые полосы от железных Ольгиных пальцев.

Они уже стояли у калитки, когда Ольга повернулась и отчетливо по слогам прошипела:

– За-ткнись!

Последние слова в защиту старого профессора Файка проглотила, напоровшись, будто на жесткий сук, на грозный взгляд острых мышиных глазок. Напарница, не замечая ее, как всегда, уже толкала калитку, оставалось лишь следовать за ней.

Старая дача, потемневший от старости деревянный домик с грязными окнами, встретила их тишиной. Даже старые яблони поникли под жаркими лучами, не перебирая зелеными листьями.

Файка осторожно ступала по шатким подмосткам, что вели через дворик к перекошенному крыльцу, поглядывая на будку с толстой цепью. Но самого дворового пса, видимо, давно не стало, никто даже голоса не подал в сторону незваных гостей. Вообще, весь участок выглядел неухоженно, утопая в зарослях крапивы и чертополоха. Сам дом давно не видел ремонта, завалившись набок, чернея обшарпанными стенами с потеками ободранной краски. Даже крыльцо вздыбилось вверх прогнившими досками, будто пасть с больными осколками зубов.

– Эй, ау! Профессор! Гости! – позвала Ольга и нетерпеливо повернулась. – Как там зовут старикашку?

– Герман Яковлевич… – растерянно протянула Файка – неужели кассир не знает, как зовут одного из известнейших сотрудников музея, пускай и бывшего.

Ольга отличается такой нелюдимостью и резкостью, что непонятно, как ее вообще взяли на работу, связанную с людьми. Но вслух говорить девушка ничего не стала, боясь нового едкого выпада в свой адрес.

– Может, его дома нет? – предположила она.

Слишком уж тихо было в доме, несмотря на открытые окна. Ни шагов, ни покашливания или одышливого дыхания старика. Вдруг он вышел в магазин или к соседям, чтобы попросить лекарств. Или лежит, больной, в кровати, не в силах даже голоса подать, ведь молочница переживала, что профессор заболел, не придя впервые за порцией свежего утреннего молока.

– Тем лучше. – Ольга со всей силы дернула дверь, и та легко поддалась с глухим скрипом.

Без единого слова женщина сделала несколько стремительных шагов из полутемного коридора в сторону светлого пятна комнаты, где виднелось кресло, стол с разложенными записями и книгами, пятно зажженной лампы.

Файка поспешила следом и, как обычно, не рассчитала движения. Она налетела всем весом на напарницу и толкнула ту вперед. С грохотом Ольга пробороздила коленями по полу, вкатилась в комнату, зацепила руками ножку стола и обрушила на себя ворох бумаг вместе со скатертью. Лампа со звоном лопнула от падения, засыпая все вокруг осколками.

И тут Файка завизжала от ужаса. Перед ней открылась такая кошмарная картина, что девушка забыла обо всем – и об угрозах преступников, и о суровой Ольге, даже о том, зачем они приехали на дачу старого профессора. Она орала от вида окровавленного человеческого тела. Скорее всего, это был сам профессор, но понять что-либо сейчас Фаина была не в состоянии. Она кричала и кричала от ужаса, не в силах остановиться, не обращая внимания на выкрики Ольги, которая барахталась под поваленным столом:

– Заткнись! Замолчи! Идиотка, замолчи! Тебя услышат! Сейчас все соседи прибегут!

Наконец она освободилась и бросилась к Фае и хлесткой пощечиной остановила крик. Одного взгляда на неподвижное тело ей было достаточно, чтобы принять решение.

– Валим отсюда! – Она решительно дернула застывшую Файку за руку.

Но та застыла на одном месте, уставившись неподвижным взглядом широко распахнутых глаз на тело старика. Тот лежал, растеряв грязные, заношенные шлепанцы, вытянув длинные худые ноги в домашних штанах, уперев одну руку в бревенчатую стену домика. Полы халата распахнулись, обнажив впалую грудь с седой порослью. А сам халат, светлая борода, жидкие волосы на голове, лицо – все было залито кровью. Темная и густая, с резким тошнотворным запахом, она собралась под телом в застывшую лужицу, над которой кружили мухи.

– Пошли, ну, чего ты встала!

Вторая пощечина отрезвила девушку, она зашевелилась, но с места не сдвинулась. Мелко затряслась от подступающих слез, ткнула пальцем в старика:

– Его убили, он мертвый! По-настоящему!