Черта

Если в литовском еврействе, у миснагдим, порой звучали иные голоса и даже сам знаменитый Элиягу – Виленский Гаон[52] высказывался в пользу изучения светских наук и грамматики иврита, то у хасидов и то и другое было под запретом. Учить надо было хасидус – пересказанную и переработанную главой хасидской общины каббалу, а священный язык молитвы нельзя было склонять и спрягать в повседневной жизни: для этого существовал народный язык – идиш. Но просветители (маскилим) использовали иврит. Именно они стояли у истоков возрождения иврита в качестве литературного языка, и в этом их несомненная заслуга. Они писали на «библейском» иврите красивые стихи со звучными рифмами, исторические поэмы и романы, стремясь напомнить евреям о славной и трагической еврейской истории. Маскилим сравнивали былое величие Израиля с его нынешним угнетенным положением. Выход из него они видели в том, чтобы сломать стены «внутреннего гетто», которое создал, по их мнению, ортодоксальный иудаизм, связавший народ «бездушным обрядом». Но они вовсе не хотели, чтобы с российским еврейством произошло то же, что с их немецкими собратьями, которые, надев европейскую одежду, забыли веру отцов.

Малочисленность сторонников Гаскалы, невозможность оказать серьезное влияние на цепко державшуюся за традиционные устои массу населения Черты привели к тому, что некоторые из них стали искать поддержки у потенциальных союзников – имперских властей. Последние с подозрением относились к евреям, но считали необходимым способствовать «нормализации» этого странного и во многом непонятного народа. Предпочтительным считался переход в православие, но и принудительные реформы внутриеврейского образа жизни, способные пошатнуть оплот традиционализма, были властям удобны. Такие шаги приветствовали и маскилим, ибо все, что могло встряхнуть евреев и вывести их «из тьмы к свету», выглядело прогрессивным в глазах просветителей. Все, кроме крещения. Это была «красная черта», переступить которую были готовы немногие.

Российские маскилим с крайним неодобрением относились к волне крещений в Германии и соседних странах и, в отличие от многих последователей Мендельсона, не помышляли о переходе в христианство. Они были идеалистами и считали, что только косность и подозрительность мешают еврейскому обществу прозреть. Они были убеждены: как только евреи поймут, что в изучении светских наук нет опасности для религии, и перестанут противиться реформам, которые царское правительство навязывает им для их же блага, жизнь народа чудесным образом изменится и обновленное еврейство получит, наконец, равные со всеми права.

Полные благих намерений, маскилим недооценивали тот факт, что в условиях рассеяния и подчиненного существования еврейского народа именно непоколебимая вера, которую они считали суеверием, способна оградить евреев от ассимиляции и сохранить в чистоте духовный корень еврейства. Последователи Гаскалы не могли до конца осознать, что «прогрессивный» иудаизм, основанный на разуме, не сможет так подпитывать национальное самосознание, как свято оберегаемая раввинами вера отцов. Открывая местечковым евреям дорогу к светской культуре, стремясь изменить традиционный образ жизни, просветители выпускали на свободу духов разложения и сомнения и, не всегда желая того, открывали дорогу ассимиляции. В этих условиях религиозное еврейство эпохи Черты пыталось сплотиться, чтобы дать отпор как собственным вольнодумцам, так и стараниям правительства «улучшить» нравственное состояние евреев.

В критической ситуации, когда сразу три фактора: давление царских властей, деятельность маскилим и, как следствие, опасность отхода от традиционного образа жизни – грозили расшатать могучий ствол иудаизма, его защитникам требовалась максимальная концентрация духовного потенциала, чтобы ответить на вызов меняющейся действительности. В первых рядах занимавшего оборонительные позиции религиозного еврейства находились хасиды со своими «адморами»[53], среди которых были рабби Исроэль из Ружина, рабби Хаим из Цанса, Яаков Ицхак («Святой еврей»), рабби Шломо из Карлина, великий каббалист рабби Менахем Мендл из Коцка. На конец XVIII и начало XIX века пришлась деятельность легендарных Леви Ицхака из Бердичева и рабби Нахмана из Брацлава. В Белоруссии набирало силу движение Хабад[54]. Не осталось в стороне и литовское еврейство: ученик Виленского Гаона рав Хаим из Воложина основал знаменитую Воложинскую ешиву[55]. Другим знаменитым оплотом литовской ветви иудаизма была ешива в местечке Мир.