Черта

Местечковые евреи, надевшие фраки, вызывали отвращение и отторжение. Финансисты, подрядчики, юркие биржевые маклеры – типичные нувориши – давали повод снова и снова говорить о непреходящей еврейской жажде злата, о том, как опасен еврей на свободе. «Не об эмансипации евреев следует думать, а об эмансипации русских от евреев» – это мнение, которое разделяли видные представители русской культуры, ранило в самое сердце возросших на этой культуре новых еврейских интеллигентов. Оказалось, что общество, ставившее условием слияния с евреями отказ последних от национальных традиций, даже при выполнении условия к слиянию не готово. Вслед за периодом реформ наступила реакция, и убийство Александра II положило конец недолгой оттепели.

Прямым следствием насильственной смерти царя от рук революционеров, в ряды которых начали понемногу вливаться и евреи, явилась серия жестоких еврейских погромов не только в черте оседлости, но и в других губерниях. Это нанесло сильнейший удар по ассимиляторам и привело к ослаблению их влияния. Отцы, державшиеся за старое народное знамя и умолявшие детей «не сбрасывать с себя еврея», оказались правы, и прозревшие дети стали возвращаться к родным истокам, но уже в новом качестве. Они не надели ермолку и не засели за фолианты, но задумались об исходе из страны погромов. Так замкнулся круг.

Вчерашние интеллигенты-ассимиляторы вдруг поняли, что судьба и у них, и у местечкового извозчика или сапожника одна. И уже оскорбленный в лучших чувствах, еще недавно пребывавший в эйфории, Лев Леванда с горечью и разочарованием писал: «Когда серый народ громил евреев, белый народ стоял, издали любуясь картиной моего разгрома». Мучительно переживала душевный разлад та часть еврейской интеллигенции, которая выбрала путь служения России и не желала признать свое поражение. А в городках и местечках Черты большинство евреев продолжали вести заповеданную предками жизнь, доказывая безверию, как трудно поколебать глубинные устои традиции, основанной на вере.

Ответ патриархальному застою, с одной стороны, и ассимиляторам, с другой, попыталось дать вышедшее из недр Гаскалы движение палестинофилов. Оно объединило как разочарованных просветителей, так и блудных еврейских сыновей, вернувшихся к своему народу. В 1882 году один из разочарованных, известный общественный деятель Лев Пинскер, призвал к автоэмансипации, в противовес несостоявшейся полноценной эмансипации, и к восстановлению еврейского государства. Ему вторил писавший на иврите блестящий публицист Перец Смоленскин. В его интерпретации национальная идея была неотделима от национального языка – иврита и от национальной религии – иудаизма. Хотя Смоленскин и другие палестинофилы рассматривали иудаизм не с религиозной точки зрения, а как культурную основу еврейства, они понимали, что без этой основы немыслимо национальное возрождение, ибо Сион – не столько географическое, сколько духовное понятие. Позднее это присущее палестинофилам четкое понимание во многом было утрачено сионистами-социалистами.

Эпоха реакции, наступившая с восшествием на престол Александра III, и новое ужесточение еврейского законодательства, предусматривавшего в том числе пресловутую процентную норму[57], подпитывали еврейское национальное движение. Но, с другой стороны, эти же причины готовили благотворную почву для роста революционных настроений, и еврейская молодежь пошла в революцию, которая обещала единение и братство всех угнетенных сразу же после свержения существующего строя. Иудаизм был для них суеверием, сионистская идея утопией, и ушедшие в русские революционные партии молодые евреи были потеряны для народа. Классовая солидарность заменила национальное самосознание. Это была еще одна разновидность стремления к ассимиляции, и снова отцы оказались бессильны. То, что они могли противопоставить, – унылое существование местечка и жизнь по заповедям, – не могло остановить рвавшихся к заманчивой свободе детей.

К началу XX века в черте оседлости за душу еврея боролись между собой многочисленные факторы, и каждый стремился быть определяющим. В национальном лагере друг другу противостояли традиционные евреи и сионисты. Это была грустная картина, ибо к Святой земле тяготели обе стороны, но, с точки зрения верующих, еврейский народ не должен был подниматься в страну Израиля до прихода Машиаха[58], и это расхождение было принципиальным. Третьим фактором было революционное движение в России, поглощавшее все больше молодых людей, избравших крайние формы приобщения к политической жизни. Это движение вербовало своих сторонников из более широкой прослойки тех евреев, кто вырос на приобщении к русской культуре, кто стремился к ассимиляции и равноправию выходцев из Черты с остальными народами.