Черти поневоле

– Народное ополчение я беру на себя, – сказал Костя, – соберу всех.

– А я поставлю вопрос перед директором, – пообещал Шлоссер, – чтобы все было по закону.

– А я пройдусь по поселку, – сказал Евстигнеев, – соберу всех, кто от братков пострадал. Проведем настоящий процесс! Не хуже международного трибунала.

В доме Маланьи царила тревожная тишина. Измученные бандиты приходили в себя и тут же уходили снова. Серый лежал на раскладушке, положив себе гирю на грудь и поглаживая ее, как котенка.

– Ах ты моя хорошая, – горестно приговаривал он. – Только ты меня и понимаешь!

Гиря умудренно молчала.

Колян и Толян лежали вытянувшись, словно по команде «смирно», и не шевелились. Бараньи рога Толяна в полумраке казались огромными ушами.

«Слухач! – подумал Серый с ненавистью. – Наверное, шпион. Гирей бы его!»

Однако приподняться уже не хватало сил.

Что касается шефа, то бабка заботливо укрыла его солдатским одеялом. Эдик был неузнаваем. Под воздействием пережитого редкие, коротенькие волосенки колосились у него на голове, разделившись по одному, и торчали теперь в разные стороны, отчего голова стала казаться в два раза больше.

Время от времени шеф отваливал нижнюю челюсть, да так, что заглянувшая к браткам Маланья невольно ахнула:

– Совсем проглотом стал! Теперь и не накормишь!

В этот момент шеф как-то особенно жалобно хрюкнул, скосил глаза на старуху и что-то неразборчиво забормотал.

– А-мня-мня! – послышалось Маланье, и она навострила уши.

– Хахахама дахавай! – пролепетал шеф.

«Ну вот и все, – подумала бабка. – Не успела подумать, а он уже жрать просит!»

– Рано еще! – буркнула она и вдруг оживилась: – Да тебя лечить надо! Погоди, болезный, я тебе сейчас лекарство дам.

Маланья прошла на кухню и вытащила из-под шкафа целлофановый пакет с таблетками. Вывалив содержимое на стол, она призадумалась.

– Надо чего покрепче, чтобы быстрее в чувство пришел, – решила бабка. Покопавшись, она отобрала, на ее взгляд, самое необходимое: две таблетки аспирина, анальгин, таблетки от кашля, от диареи, от давления и несколько штук добавила за красоту, по цвету – зеленую, желтую и розовую. Немного поколебавшись, взяла пурген.

Весь этот оздоровительный комплекс старуха растерла в ступке, высыпала в стакан, залила теплой водой и добавила стопку водки для крепости и ложку меда для сладости.

С льстивой улыбкой Маланья приблизилась к шефу и проворковала:

– Выпей, соколик, здоровеньким станешь!

– А? – испугался Эдик, глядя на стакан осоловелыми глазами.

– Ты пей, пей, не спрашивай, плохого не дам, – ласково сказала Маланья.

Серый мгновенно пришел в себя и перестал гладить гирю. Толян и Колян не шевельнулись, но оба раскрыли глаза.

Шеф взял стакан, приблизил его к правому, здоровому, глазу и, принюхавшись, осведомился:

– Аспирин?

– Ага! – коротко ответила Маланья, с трудом удерживаясь от того, чтобы не двинуть шефу по челюсти.

На лице Эдика разлилась идиотская улыбка. Он выдохнул воздух, одним глотком осушил стакан, но так и не вдохнул. Совершенно круглыми глазами он уставился на Маланью. И старуха не выдержала:

– Ты чего не дышишь-то? – испугалась она.

По щекам шефа градом покатились крупные слезы, он выронил стакан, судорожно вздохнул и повалился на кровать.

– Ну вот, теперь как новенький! – обрадовалась Маланья, глядя, как лицо шефа лиловеет на глазах. Одно ее беспокоило, что время от времени Эдик сгибался пополам, как червяк, и так же быстро разгибался.

«Подушку бы рогами не проткнул, – забеспокоилась бабка, – может, ему лучше полено под голову подложить? Стукнется раз-другой и затихнет!» – Однако подойти ближе чем на метр она не решилась. Побоялась рогов.

Между тем шеф сгибался и разгибался со всевозрастающей амплитудой и в какой-то момент начал расплываться, исчезать в быстрых колебаниях. В воздухе явственно запахло озоном.

Зачарованные зрелищем братки даже не услышали, как стукнула калитка и противный голос Лисипицина захныкал под окном:

– Отдайте мои тридцать процентов! Иначе я буду жаловаться! Где ваш шеф?

– Тута я! – крикнул Эдик, выпадая из прозрачности, мокрый от пота и с перекошенным лицом. – Иди на фиг, пока не убил!

– Ухожу, ухожу, – вежливо откликнулся Лисипицин. – Я просто напомнил!

– А ну пошел! – загомонили братки. Серый замахнулся гирей и вмазал Толяну. Тот ласточкой вылетел в окно и грохнулся прямо на Лисипицина.

– Убивают! – взвизгнул Рудольф и пустился наутек.

Толян, ни слова не говоря, залез в окно и снова улегся на кровать.

Утро было тихим, безоблачным и обещало прекрасный день. Однако братки пребывали в скверном расположении духа. Почему-то хотелось спать, и опять же неизвестно почему у всех четверых ныли рога.

– Подъем! – гаркнул наконец шеф, но вместо бодрого крика вышел какой-то дребезжащий петушиный пассаж.

Тем не менее команда зашевелилась, перестала вздыхать, и на Эдика уставились три пары мутных, словно подернутых болотной ряской, глаз.

– Рога болят, – пожаловался Колян, – спасу нет!