Чертог Белой Ночи

– Сигнальный барьер ставила дюжина хранителей, и он будет гудеть минут десять, прежде чем Лоренс сможет его снять, – предположила Яра, но ее голос был полон сомнений. – Мортен говорил, что до этого момента нельзя поставить отвод или сеть.

– У барьера есть швы, – объяснил Рейн. – Если понять, где они, то снять его получится в течение минуты. Лоренс сделает это еще быстрее, потому что он сам как дюжина магов.

– Но сигнал же сработает?

– Да, но мы можем не успеть прыгнуть.

Яра подошла к окну, на которое он сбежал от нее.

– Придется держаться к тебе поближе, – сказала она, вылавливая своей улыбкой его взгляд, а он взял следующий артефакт. Если бы сосредоточенность была видом спорта, то он сегодня получил бы главный приз.

– Нужно быстрее разобраться со всем, – говорил Рейн, вниманием погружаясь в пучину зеленой энергии, которая пульсировала в сосуде между его ладонями, – чтобы ты могла вернуться к нормальной жизни.

– Зачем, если никто из тех, кто важен мне, не знает, что это такое?

Рейн держался, избегая ее взгляда и любого лишнего движения, которое можно было бы расценить как повод к сближению.

– Именно поэтому я с самого начала не хотел, чтобы ты оставалась здесь. Неприятности – наши с Максом младшие братья. – Он отложил в сторону опустевший сосуд и впервые с того момента, как они оказались наедине, прямо посмотрел на нее: – Послушай, моя жизнь, ни прошлая, ни настоящая, не должна была тебя никак коснуться.

– Поздно. Это единственное, в чем ты с треском провалился. Все, что касается тебя, теперь всегда будет касаться меня.

– Не говори так. – Он слегка наклонился, чтобы смотреть с ней глаза в глаза, будто так она сможет лучше понять его слова. – Я помогал тебе не для того, чтобы ты осталась со мной, а чтобы смогла идти дальше, жить лучшей жизнью и добиваться того, чего заслуживаешь.

– Я иногда думаю, что ты можешь все на свете, и мне не нужно, чтобы ты становился лучше, но если нужно тебе, то стань, – просто сказала она. – И знай, что я, – она помолчала, справляясь с крепким комом в горле, – я приму тебя в любом случае. Мне нелегко давался твой характер, но теперь я знаю, что за его своенравной дикостью кроется равная искренность.

С глубоким хриплым вздохом, словно израненный зверь, страдающий от всех своих шрамов одновременно, он обнял ее одной рукой.

– Я вышел из тюрьмы два месяца назад и очень стараюсь хотя бы перестать разговаривать сам с собой. Есть вещи, которые уже не изменить.

– И ты просто забудешь все, что произошло с нами? – спрашивала Яра, даже не дожидаясь ответа. – А это, значит, можно изменить?

– Между нами ничего не произошло.

– После того как ты снял чары в Чертоге, для меня все иначе.

Она вывернулась из-под его руки и вернулась к стулу, где оставила вещи.

– Подожди, – остановил ее Рейн и указал на картины у стены. – Открой. Любую из трех верхних.

Он снова взялся за артефакты, а Яра, уперев руки в бока, выбирала, какую открыть, а потом взяла все три. Треск рвущейся бумаги трехкратно отдался в груди, когда она снова увидела парящий дом, закат над океаном и безлунную ночь. На первой картине она, съежившись, спала у окна, а тени вокруг приняли устрашающие формы. На следующей, сидя на песке, смеялась так широко, что рисунок больше походил на карикатуру. На третьей стояла по бедра в воде, а в ее черных глазах отражалось горящее огнями ночное небо, где можно было различить даже падающую звезду.

– Признаешься ли ты, Денис Евгеньевич Тенёв, что подглядывал? – спросила Яра, изображая его же издевательскую манеру говорить.

– В оба глаза, – широко улыбаясь, признался он. – И если до того, как я снял с тебя чары в Чертоге, я просто не мог понять, что же с тобой не так, то после для меня тоже все стало иначе.

Она вздрогнула, будто птица выпорхнула из груди, оставляя за собой рябь на поверхности души, переходящую в приятную дрожь во всем теле. Как Яра ни старалась скрыть это, Рейн заметил перемену в ее взгляде.

– Нам пора возвращаться, – сказал он, спрыгнув с подоконника, и задержался напротив шкафа, где держал стволы.

– Нам это не нужно, – ответила Яра на его сомнения и взяла за руку. – Пойдем.

– Библиотека, наверное, ночью закрыта, – шутил он, избегая ее взгляда.

– Я знаю место, которое открыто круглые сутки.

Она пальцами крепче стиснула его ладонь, и колючая до мурашек энергия потекла по ее руке, а теплый ветер подул в спину, поднимая волосы вверх. Они стояли на площадке пятой башни Цитадели, единственной без купола.

– Это нечестно, – Рейн замотал головой.

– Что нечестно, так это твое нечеловеческое упрямство.

Яре хватало роста, чтобы даже на носочках доставать только до его груди, и сейчас она ощущала, что эти сорок сантиметров стали непреодолимым расстоянием.

– Тебе не стоило говорить о своих чувствах, – продолжала она, – но мне повезло, что великим искусством молчания тебе не овладеть никогда.