Чертоги Казад-Дума (СИ)

На негнущихся ногах, дрожа и оступаясь, ангбандка подошла к отложистой стене Мглистых Гор. Кони, следовавшие за хозяйкой, остановились неподалеку. Нанивиэль, все еще спящая под действием чар, мешком свисала с седла Арго. Принцесса Дор-Даэделота не стала связывать эльфийку: под рукой не оказалось веревки, да и необходимости в лишней осторожности не было. Закинув бездыханное тело бессмертной на спину вороного скакуна, Красная Колдунья заспешила к горам. После встречи с Осаа чувствующая себя дурно, старшая Миас едва переставляла стопы – волнение и злость ушли, уступив место безысходности и слабости. Волна ярости снесла в голове Ниар все преграды невозмутимости и теперь через разрушенные плотины в душу чародейки стекали сдерживаемые до поры до времени реки эмоций. Мысленно отгораживаясь от сводящей с ума тошноты, ангбандка пыталась думать. «Ты сама есть свой самый жуткий, самый суровый враг, Ниар, — едва различимый голос отца прозвучал на задворках померкшего сознания. Облокотившись о скальный уступ, Красная Колдунья сползла к земле, поджимая под себя ноги. — Вы дети мои, любимые и обожаемые. В ваши тела и души была вложена старая магия Амана, края неги и радости. Свет Первозданного Огня, отраженный в песне Йаванны, стал вашей кровью. Тьма, сокрытая в Белерианде, стала вашими костьми. Вы есть плод любви вечно враждующих стихий, и в вас сокрыт секрет вечного мира. Неужели думаешь, что какие-то трудности способны остановить тебя, существо, совершенное по природе своей? Неужели все еще наивно полагаешь, что Валар могут причинить тебе вред, кроха? Прекрати ныть и возьми себя в руки. Ты моя старшая дочь, ты унаследуешь наше царство после того, как меня не станет. Ты не имеешь права на слабость». — Ты горазд говорить такие вещи, отец, — пробубнила Ниар, сквозь мрачную пелену на глазах озирая безумный ночной пейзаж. Свирепствующий желудок словно сворачивали в загогулину. Рассудок более не подчинялся ангбандке. — Тебе многое давалось легко, будто бы по наитию самой судьбы. Всегда сильный, всегда безмятежный, ты умел отгораживаться от боли. Я не ты. Мне всегда больно и противиться своим слабостям я не умею. Уж прости… Сквозь непроницаемый туман проступил еле заметный образ. Чародейка не совсем понимала, грезится он ей или нет. Реальность плавно перетекала в видения, которые чудачески вспыхивали перед слепнущими глазами. Поджав губы, совсем по-детски, Ниар потянулась к едва различимому абрису в темноте: иллюзорный, он порой казался таким близким, таким безжалостно близким. Почти забытое лицо потерянного отца, свободолюбивого, мятежного, веселого порой. Его светлый лик, молодой и ничем не омраченный. Раньше он часто улыбался, но время отняло у него улыбку. Угольные глаза поблескивали могуществом, и скрытый в них огонь подчас вспыхивал ярче звезд на небе. Уголки тонких губ поднимались вверх всякий раз, когда Вала Мелько был со своими детьми. Он старался скрыть свою нежность, но стоило трем Миас отвернуться, суровый повелитель Дор-Даэделота отбрасывал маску угрюмости прочь. Он был великолепен. Во всем. Он не любил бахвальства и признавал лишь чистоту, в чем бы она ни проявлялась. Его преданность Арде поражала. Привязанный к смертному миру, искренне переживающий за него всем своим естеством, отец не уставал постигать и восхищаться Эа. Вселенная завораживала его, и он неизменно находил в ней частицы отчаянной, девственной, дикой красоты. Собственно, он сам был этой красотой: на грани, между жизнью и смертью, в борьбе, в рождении и медленном угасании, в каждом мимолетном движении, он был, он присутствовал, как насыщенная тень, облагораживающая бесцветную акварель. Мелькор всегда шел первым и не боялся нового. Он отдавал себя Арде и не требовал ничего взамен. И слово его жило до сих пор, вопреки воле Валар. Как яростное пламя, негаснущее под натиском вездесущих ветров. Ниар помнила, как он пал. Отец не хотел, чтобы она была рядом с ним в тот черный день. Наверное, он попросил Саурона позаботиться о Миас и верный Майа исполнил волю хозяина: уговорами ли или обманом, но Майрон увел пелорийскую тройку подальше от бушевавших в Белерианде сражений. Однако втайне от старого друга, втайне даже от сестры и брата, несомая вперед лишь потоком страха и отчаяния, Ниар проникла в Дор-Даэделот. Невидимая и неслышимая для своих недругов, она стала очевидцем той самой последней битвы. Разум, страшащийся неизлечимых мук, стер горькие воспоминания. Но вот над Средиземьем вновь разбушевались ураганы перемен и, подобно шаловливым весенним сквознякам, они сдули пыль с тайных ларцов памяти. В голове оживали погребенные заживо истлевшие картины минувших лет. Развалины Ангбанда. Высочайшие стены некогда крепкой цитадели, охваченные пламенем. Угли и пепел, в которые обратились тела убитых. Пропитанный гарью воздух, черный, точно земли в Мордоре. Нескончаемый поток серого снега – надрывное дыхание погибающего Белерианда. Голая почва, по которой текут густые ручьи багряного цвета: сливаясь воедино, они реками разбегаются по земле, изъеденной войнами. И ее отец, стоящий на коленях в самом сердце своего агонизирующего царства.