Чертополох. Философия живописи

Одним словом, пример Маяковского, абсолютно состоявшегося крупного художника и великого поэта по совместительству, не уникален. Надо куда-то встроить его рисование, прописать его в некую школу или движение; а не получается. Назвать это плакатами и карикатурами – можно; но это нисколько не унижает масштаб искусства: карикатуры рисовали Оноре Домье и Георг Гросс, а плакаты рисовали Тулуз-Лотрек и Мазерель; жанр – еще не определение. Почему карикатура Кукрыниксов остается карикатурой, а карикатура Домье – высокое искусство? Ответ прост: высокое искусство создает прежде всего героя – нисколько не смешного человека, но предельно серьезного. Вокруг него может твориться нелепое и смешное; но сам он – воплощает идеал художника. Этот идеал превращает субстанцию карикатуры в высокое искусство: скажем, книга Рабле или книга Сервантеса – не карикатуры, поскольку идеальный образ Пантагрюэля или Дон Кихота не смешон, смешны лишь окружающие его обстоятельства. Кукрыниксы не создали героя (условный советский служащий, негодующий на Дядю Сэма, – это не герой, а стаффаж), а Домье создал портрет конкретного парижанина, рабочего-интеллектуала, любителя гравюр и эстампов, женатого на прачке, любящего читать, участника баррикадных боев, не принимающего тиранию республиканца. Персонажа Домье вы не спутаете ни с кем – а персонаж Кукрыниксов не имеет собственных черт. Для творчества Маяковского-художника важно то, что он создал героя, а это в изобразительном искусстве самое главное. Мы знаем героя Ван Гога – крестьянина, едока картофеля, сеятеля, ткача и жнеца. Мы знаем героев Рембрандта, Сезанна, Гойи – у всех них характерные черты лица и пропорции тела. Есть характерные черты и у героев Маяковского – широкий лоб и внимательный взгляд («читая книгу – мозгами двигай»), ухватистая ладонь рабочего («Мы – каждый – держим в своей пятерне миров приводные ремни!»), это идеальный образ пролетария, человека будущего, о котором мечтал Маяковский-поэт. Такого вдумчивого, интеллектуального рабочего в природе не существовало, но грезилось именно о таком интеллектуальном и сознательном, который пришел в несправедливый мир со словами «Мы земную жизнь переделаем». Этот образ (фантастический, но оттого не менее яркий) Маяковский и рисовал. Надо признать, что Маяковский снабдил своего героя собственными чертами лица, дал ему свою собственную рослую фигуру. Так ведь и Домье создавал образ рабочего парижских окраин не вполне реалистично, не рисовал с натуры; во многом это автопортрет; и в том и в другом случае это утопия.

Был в России художник Василий Чекрыгин, погибший крайне молодым, в возрасте двадцати пяти лет – он оформлял первый сборник Маяковского; Чекрыгин, находившийся под сильным влиянием философа Федорова и идей всемирного воскресения, оставил многие сотни рисунков, на которых изображены фигуры, воспаряющие в небо – изображения и символические, и портретные одновременно. Здесь уместно вспомнить, что в поэме «Человек» или в поэме «Про это» Маяковский именно говорит о всеобщем единении людей, которое однажды состоится – через воскресение. (Замечу в скобках, что издание поэмы «Про это» с иллюстрациями Чекрыгина было бы исключительно верным решением.)

Пластика Чекрыгина – вот, пожалуй, единственная параллель в отечественном рисовании с рисованием Маяковского, так случилось еще и потому, что сам Чекрыгин выпадает из школ и групп, он уникален как мастер. Квалифицировать пластические приемы Маяковского по стилю – задача нелегкая. Конечно, это плакат; но это плакат, выполненный гениальным поэтом как иллюстрация к его утопической фантазии. Некоторые стилистические приемы отсылают к экспрессионизму, но определить, что такое экспрессионизм, весьма трудно.

2

В отличие от импрессионизма, стиль экспрессионизм представлен в истории искусств на протяжении веков многократно: Ван Гог несомненно может быть квалифицирован как экспрессионист; Руо, Сутин, Вламинк – по технике и приемам очень близки немецким экспрессионистам. И уж вовсе странно не вспомнить Эль Греко с его вихревыми мазками. Экспрессионизм, понятый как деформация пропорций, форсирование цвета и нагнетание напряженности в композиции ради драматического эффекта, – это свойственно Гойе, Микеланджело и Грюневальду; но ведь, говоря об «экспрессионизме», имеют в виду не этих мастеров, а членов кружков, назвавших себя экспрессионистами в XX веке.