Чертополох и терн. Возрождение веры

Христос Вседержитель, Пантократор Страшного суда возникает в капелле непосредственно под фигурой Ионы. Поскольку автором образа Ионы является сам Микеланджело, трудно вообразить, что мастер совместил фигуры неосознанно. Сказано было фарисеям в ответ на требование знамения, указующего на Божественное происхождение Иисуса, что не будет иного знамения, кроме слов пророка Ионы (имеется в виду трехдневное пребывание во чреве китовом, которое соотносится с Воскресением на третий день). В этом отношении логика сопоставления Ионы и Иисуса очевидна.

Еще более значимо то, что Иона изображен под растением, которое Бог Саваоф послал Ионе, чтобы укрыть его от зноя, – растение выросло в течение дня, дав Ионе желанную тень, и затем внезапно увяло. Это растение и символизирует Церковь. Микеланджело изобразил – странно видеть это в храме Божьем, но, тем не менее, так и есть – тот момент, когда Иона в недоумении оглядывается на растение с вопросом или упреком в непостоянстве. В тот момент, когда Церковь уже не защищает, приходит Иисус – и приходит Он, как возмездие. Возмездие ли это Церкви или вере вообще, коль скоро вера смирилась с тем, что была так чудовищно искажена?

Савонарола, вслед за библейскими пророками, вслед за Ионой, Иовом и Аггеем, задает вопросы, на которые Церковь не может дать ответа; хуже то, что нет на них ответа и в Писании. За что Ты посылаешь беды праведным и слабым, за что ты насылаешь болезни на детей и немилосерден к нищим, почему ты не караешь жадных и жестоких, но даешь им власть? И до тех пор, пока несправедливость торжествует в этом мире, упрек, обращенный к Церкви, будет упреком Богу. И Бог – еще не состоявшийся Бог, но обещающий состояться – теряется в поисках ответа. Церковники уверяют, что боль и беда – это испытания, посланные в качестве воспитания, но, как сказал доктор Рие иезуиту, указывая на погибшего ребенка: «Уж этот-то, по крайней мере, ни в чем не виноват?» И на этот вопрос нет ответа ни у отца Панлю, ни у Бога Саваофа.

Иисус изображен в центре концентрических кругов, но это не ссылка на Данте. Центростремительная, обратная перспектива сцены Страшного суда создана затем, чтобы указать, как будет формироваться новая государственность. Микеланджело пишет «Страшный суд» после очередного крушения Флорентийской республики. Он, республиканец, покинул родную Флоренцию в очередной раз, и сейчас уже навсегда. Клан Медичи восторжествовал опять, будучи дважды изгнан из республики, воцарился вновь. Микеланджело пишет «Страшный суд» непосредственно после того, как очередная республика повержена – и тогда он создает ее в капелле. Вот оно, то восстание, которое подавили во Флоренции. Перед нами Республика Иисуса Христа, перед нами явлен новый Государь, тот, по которому тоскует Италия кватроченто – но это не жестокий государь Макиавелли и не благостный государь Понтано. Пришел Иисус-республиканец, чтобы судить жестоких и жадных. Все революционные художники последующих веков ориентировались именно на Микеланджело в изображении бунтарей и восставших. Главным бунтарем, главным героем мирового восстания Микеланджело сделал Иисуса – во фреске «Страшного суда». Он беспощаден к грешникам, он замахнулся рукой – нет сомнений, что занесенная рука сейчас опустится на виноватого. Жест Спасителя, освобождающего, но и карающего, использовали впоследствии Тициан и Рембрандт в «Изгнании торгующих из храма», его повторяли многие во времена барокко, и даже советский художник Редько, изображая Ленина, повторил в точности жест Христа из «Страшного суда» Микеланджело.

«Terribile stil nuovo», созданный Микеланджело в Сикстинской капелле, стал ответом на эстетику неоплатонизма и, подобно «dolce stil nuovo», распространился широко. Стиль этот возникал одновременно в разных точках, как рефлексия и кульминация ренессансного мышления – и произведения Микеланджело, Босха, Грюневальда являют принципиально новую эстетику. Эта новая эстетика «terribile stil nuovo» формировала и Гойю, и Домье, и Пикассо.

8

Когда французский художник Добиньи впервые попал в Сикстинскую капеллу, он, пораженный фресками Микеланджело, воскликнул: «Это – как Домье!» Оноре Домье был известен как карикатурист, рисовавший карикатуры в парижском журнале «Шаривари». Представьте, что зритель, глядя на Рублева, говорит: это как Кукрыниксы.

Домье сродни Микеланджело яростным движением – его линия так же неистово клубится, штрихи ложатся, как следы резца на мрамор. Если посмотреть на необработанную поверхность скульптуры Микеланджело, можно увидеть следы резца – это штриховка Домье. Микеланджело работал резцом, словно кистью, и, напротив, в капелле его широкая кисть оставляла борозды в штукатурке, как резец скульптора в мраморе, как литографский карандаш Домье на камне.