Чертополох и терн. Возрождение веры

Анализируя пластику скульптуры, можно сказать, что спокойные мощные руки Моисея созданы для защиты, а не для агрессии. Перед нами добрая сила, как в могучих фигурах рабочих Домье или в акробатах Пикассо; скажем, Рубенс, усердно следовавший пластике Микеланджело – но никак не разделявший его социальных взглядов, – никогда не мог создать морального силача, в добродетель которого зритель верит. И это, безусловно, связано с тем, что друг вельмож и царедворец, двойной агент и тайный дипломат видел силу вовсе не в добродетели. Могучее тело Моисея принадлежит титану, но не олимпийскому богу; облик пророка, его поза и осанка – это образ человека волевого и твердого, но не царя. В фигуре есть мощь, но нет гордыни, есть решимость, но нет господства. Сравнивая фигуру Моисея с фигурой Цезаря с «Триумфов» Мантеньи или с римскими статуями императоров, поражаешься тому, что величественность и власть – не одно и то же. Эта, средствами пластики явленная, дефиниция характерна для фигур Микеланджело: пророки титанически сильны, обладают сокрушительной мощью и абсолютно свободны – однако не придет в голову, будто пророки используют силу, чтобы повелевать. Обобщая характеристики, можно резюмировать так: Микеланджело создал образ неколебимого морального закона.

Моисей для Микеланджело есть пример законодателя, который утверждает республиканские статуты, пусть в терминологии не буквально схожей с доктриной Маттео Пальмиери. Тем не менее в Пятикнижии Моисеевом обоснованы правила жизни, близкие к тем, которые отстаивает Пальмиери. В его работе «Гражданская жизнь», предвосхищающей Томаса Мора и Кампанеллу, высказаны вещи, кои и Савонарола не нашел нужным произнести. Пальмиери увидел (как впоследствии Томас Мор) корень социальных бед в частной собственности, провозгласил коллективное хозяйство республики единственным средством достижения вечного мира и морали. И если читать речи Моисея, обращенные против поклонения Тельцу, увидеть сходство легко. В дополнение к десяти основополагающим заповедям (см. Исход 20.1–24) Моисей произносит законодательные речи, вошедшие в Книгу Второзаконие. Выводя свой народ из рабства египетского, пророк строит общество с азов. Было бы позором выйти из рабства и поработить собственный народ – и вот Моисей формулирует основные требования равенства. «Не различайте лиц на суде, как малого, так и великого выслушивайте» (Второзаконие 1.1–4), Моисей фактически кладет предел усобицам («Повеление оставить Моавитян в покое», «Повеление оставить Аммонитян в покое», Второзаконие 2.21), Моисей запрещает сребролюбие и ростовщичество: «кумиры богов сожгите огнем. Не пожелай взять себе серебра или золота, которое на них»; останавливает унижение рабства – повелевает освобождать рабов на шестой год, и «когда же будешь отпускать его на свободу от себя, не отпусти его с пустыми руками» (Второзаконие 15.3–23); царя Моисей предлагает избирать «из среды братьев» (того, «которого изберет Бог, Господь ваш»), причем следует следить, чтобы царь «не умножал себе коней», «не умножал себе жен», «чтобы золота и серебра не умножал чрезмерно» (Второзаконие 17.17–18). Тот, кто вывел евреев из плена египетского и обосновал перед фараоном необходимость освободить народ Израилев, одновременно обосновал перед Богом и утвердил в соглашении с ним моральные императивы этой новой свободы. Моральные императивы Моисея включают в себя сопротивление тирании:

«Спустя много времени, когда Моисей вырос, случилось, что он вышел к братьям своим [сынам Израилевым] и увидел тяжкие работы их; и увидел, что Египтянин бьет одного Еврея из братьев его. Посмотрев туда и сюда и видя, что нет никого, он убил Египтянина и скрыл его в песке» (Исх. 2:11–12).