В этом пункте рассуждения впору возмутиться: разве мыслимо оценивать великое искусство кватроченто с позиций социальных, тем паче революционных? Сказать, что Микеланджело своими произведениями утверждал республику на манер Маттео Пальмиери или Томаса Мора (а он именно это как раз и делал), не значит ли это оскорбить творчество вульгарной социологией? Неужели великий живописец и скульптор, размышлявший прежде всего о гармонии, унизил свое искусство до того, чтобы сделать его инструментом политики? Но суть и, более того, предназначение искусства именно в том, чтобы строить общество. Художник, то есть тот, кто занят постоянным построением и упорядочиванием формы, не может не понимать, что своей формой, своей перспективой он конструирует социум. Созвучия и рифмы, контрасты и подобия, которые художник утверждает как основание своего языка, являются не чем иным, как связями и контрастами не только художественными, но и социальными. Что есть гармония, как не организация? Микеланджело столь дотошно проектировал членение пространства и смысловую иерархию потолка Сикстинской капеллы, что это уже символизирует устройство общества. Структура произведения искусства есть проект социальной структуры. Именно проект – отнюдь не отражение; структура социума и все нюансы социальной организации возникают как рефлексия (подчас не осознанная политиком, но неотвратимая) на то, как философ и художник структурируют системы координат мира. Микеланджело пишет человеческую историю – то есть строит, в соответствии со своим пониманием, систему координат времени и пространства; эта система координат, если относиться к ней как проекту строительства, – затем выстраивает социум.
Платон полагает, что суммарный проект всего, общий синтез идей – эйдос – создает своими эманациями идеи конкретных вещей, которые затем уже воплощает художник, созерцая сущее. Эту систему распределения эманаций эйдоса можно представить себе, как перевернутую пирамиду – от общего эйдоса импульс идеи достигает и до малой точки, доходит до художника. И в отношении произведений обратной перспективы, в отношении иконописи, возможно, следует принять такую версию. Но принцип гуманизма Ренессанса, сделавший Бога зеркалом человека, а человека зеркалом Бога, обратную перспективу отрицает в принципе. Соответственно, распределение эманаций эйдоса идет совершенно иным путем. Эстетика гуманизма выстроила такое количество прямых перспектив, пересекающихся и отражающихся друг в друге, что общей пирамиды более не существует. Микеланджело, автор центростремительной перспективы, показывает, что в одну центральную точку устремляется все – и в то же самое время из этой центральной точки все возвращается и раздается по всем направлениям. Человек и Бог (эйдос и художник) – это два открытых друг другу проекта, это две разомкнутые системы, не подавляющие одна другую, но развивающиеся одна за счет другой. Становление человека и есть становление Бога, ведь если бы проект Бога не удался тотально, то разве состоялся бы сам Бог? Проект общества, выдуманный Микеланджело (или Мором, или Пальмиери, или Рабле, или Кантом), носит название «христианской республики» и тем самым как бы зависим в идеалах от Иисуса и даже от Бога Саваофа; но в то же самое время этот общественный проект есть не что иное, как моральный импульс, отданный Богу, эманация идеи, которую художник возвращает, помогая тем самым реализации самого Бога. Так происходит постоянно, и принцип этого взаимного конструирования изобразил Микеланджело в самом центре потолка капеллы.
Возвращаясь к моделированию общества посредством композиции и пластики, следует сказать так. Когда художник организует сбалансированную гармонию, он проектирует общество – а политики, финансисты и идеологи, те, что не участвуют в диалоге с Богом или участвуют не столь интенсивно, опосредованно, ищут для проекта материалы – и, как правило, находят дурные. Не у всякой Телемской обители находятся Гаргантюа и Грангузье, и в придуманную Аркадию не попадают ни Дон Кихот, ни Саннадзаро. Художник посылает свою эманацию Богу – отвечая на Его проектирование; в условиях многочисленных прямых перспектив импульс теряется по дороге; но разве в тех идеальных, Платоном и Плотином описанных условиях изначальная идея не терялась? Микеланджело хотел построить республику – и постоянно спрашивал Бога, правильно ли он понял Его мысль. А что отвечал ему Бог, мастер не всегда слышал внятно. Но, возможно, Бог отвечал не слишком четко.