Чертополох и терн. Возрождение веры

Назвать его художником сопротивления и певцом республики – соблазнительно, но поспешно. Конечно же, помимо прочего, его роль и такова. Первый европейский художник сопротивления стал учителем Гойи, Домье и Пикассо, доказал, что пластика может воплощать сопротивление. Понимая христианство как основание республиканского строя, Микеланджело соответственно трактовал отношение религии к империи – и в этом был прямолинеен. Программу, изложенную Данте в «Монархии», принять, вероятно, не мог. Данте провозглашен своего рода камертоном итальянского Возрождения, и считается, что Микеланджело равнялся на Данте. (Подобное происходит в русской культуре с образом Пушкина, объявленного авторитетом во всех вопросах.) Тем не менее Данте не всегда может являться моральным авторитетом, и даже в политических взглядах его опыт не может быть принят как абсолютный образец. Преклонение Данте перед императорской властью потребовало от него поместить Брута в нижний круг Ада, в ледяной Коцит, в пасть Люциферу, тогда как Цезаря он вывел в Лимб. И впрямь, Марк Юний Брут был человеком не особенно симпатичным: тщеславным сребролюбцем, требовавшим с должников 48 % годовых против положенных 12 %, на что выхлопотал разрешение Сената. Марк Брут требовал чеканить свой профиль на монетах, обходил города, собирая дань. Был столь жесток, что, как рассказывает Плутарх, жители города Ксанф предпочли покончить массовым самоубийством, чем отдаться во власть алчного Брута. Подробности о процентных взысканиях, описанные в письмах Цицерона к Аттику, Данте знать не мог – и его антипатия к Бруту основывалась на факте предательства повелителя. Но Микеланджело все это мог знать: Петрарка письма Цицерона переписывал, и Микеланджело списки мог читать. И вот его отношение к Бруту как к отцу алчной республики и к Цезарю как главе империи любопытно.

Донато Джаннотти оставил так называемые «Диалоги о числе дней, проведенных Данте в поисках Ада и Чистилища», где эта проблема подробно обсуждается. Обаятельный текст, написанный по образцу платоновских диалогов (как большинство текстов того времени и того круга), начинается с анализа хронометража «Комедии», составленного Кристофоро Ландино. Микеланджело легко показывает по тексту, сколько дней Данте путешествовал и т. п. Помимо прочего, мастер обнаруживает основательные познания в астрономии. Но важнее та часть, что посвящена тирании и восстанию.

«Когда к художнику обратились с вопросом, почему Данте поместил Брута и Кассия в последнем кругу Ада, а Цезаря – выше, он разъяснил свое понимание: “Прочтите внимательно первые песни, и вы убедитесь, что Данте прекрасно понимал натуру тиранов и знал, какой кары они заслуживают от Бога и от людей. Он относит их к грешникам, совершившим “насилие над ближним”, которых наказывают в седьмом круге, погружая их в кипящую кровь (…)” Поскольку Данте на это так смотрит, едва ли можно допустить, чтобы он смотрел на Цезаря иначе, как на тирана своей родины, и не считал, что Брут и Кассий вправе были его не убить; ибо тот, кто умерщвляет тирана, убивает не человека, а зверя в человеческом образе». Все тираны лишены естественной для человека любви к ближнему, лишены человеческих наклонностей – это уже не люди, а звери. Что у них нет любви к ближнему – не подлежит сомнению, иначе они не стали бы захватывать того, что принадлежит другим, и, попирая других, не сделались бы тиранами… Отсюда ясно, что тот, кто убивает тирана, не совершает убийства, ибо он убивает не человека, а зверя в человеческом образе.

И это, казалось бы, сказано предельно ясно. Однако Микеланджело продолжает, не желая прямо опровергать Данте; лукавит мастер или нет, всякий может судить сам.

«Хотя затем спешит добавить, что от тиранов следует отличать наследственных королей и вообще законных властителей: “Я не говорю здесь о повелителях, чья власть освящена веками или покоится на воле народной, и которые управляют своим городом в полном единомыслии с народом…”»

Здесь Микеланджело цитирует Макиавелли, который советует тирану полагаться не на знать, которая изменит, но на народ, который верит. Микеланджело развивает речь так:

«Микеланджело: но учитывая то, что произошло после смерти Цезаря, тот факт, что он стал тираном, был бы меньшим злом. Возможно, со временем Цезарь устал бы властвовать и сделал бы то, что сделал Сулла, вернул бы свободу родине и восстановил бы республику. Я думаю, что убийство могущественного властителя, независимо от того, справедлив ли он или нет, это проявление огромного самомнения, и неизвестно, чего можно ожидать после смерти тирана»[25].