Чёртов палец

Когда они спустились во двор, там уже не было ни шарманщика, ни детворы. Навроцкий завёл мотор и направил авто в сторону Невы. Лотта впервые ехала в автомобиле и с милым женским любопытством разглядывала его устройство.

— Это «Альфа», — сказал Навроцкий. — «A.L.F.A.», модель десятого года, итальянской фабрикации. Вам нравится?

Лотта утвердительно качнула головой.

— Вот и мне тоже, — ласково погладил рулевое колесо Навроцкий. — Что и говорить, умеют итальянцы делать красивые вещи!

Обутый в добротные резиновые шины автомобиль вальяжно урчал, точно гордясь высказанной в его адрес похвалой, и быстро катился по мягкому снежному насту в направлении Адмиралтейства. День выдался по-настоящему масленичным, тёплым, светлым. Всё вокруг блестело на солнце снег, золотые шпили, стёкла витрин, просветлённые лица гуляющих людей. Каждый раз, кода мимо них проезжал забавный вейка на лохматой, украшенной цветными ленточками, увешанной бубенцами и запряжённой в нехитрые сани лошадке, или проносилась быстрая тройка, осыпая их звоном колокольчиков и обдавая волной смеха, глаза Лотты вспыхивали горячей весёлостью. Навроцкий понял, что автомобиль в такой день не самое лучшее развлечение, ведь на вейке только в масленицу и покатаешься. И хотя эта народная забава была не совсем в его вкусе, он остановил «Альфу» на набережной, крикнул первого попавшегося вейку и приказал тому ехать с ветерком.

— Кута неволите, парин? — попытался уточнить финн-возница, с достоинством покуривая коротенькую деревянную трубочку.

— Давай, брат, вперёд, — махнул Навроцкий рукой.

И вейка, буркнув что-то по-фински, погнал резвой рысью вдоль набережной свою бойкую лошадку. На голове кобылки кокетливой эгреткой торчали расцвеченные перья; вплетённые в гриву и хвост бубенцы рассыпали кругом, точно бисер, весёлый крупитчатый звон.

— Mista olet?[15] — спросила Лотта по-фински возницу, стараясь перекричать громкое треньканье.

— Terijoelta[16], — не сразу отозвался чухонец через плечо, как видно, пораздумав сначала, стоит ли отвечать на такие глупые вопросы.

Улыбнувшись угрюмости земляка, Лотта стала смотреть на Неву. Там было оживлённо: с одного берега на другой по льду сновали праздничные толпы. Она невольно вздрогнула, когда в Петропавловской крепости прогремел выстрел полуденной пушки. Сани живо пронеслись вдоль реки, перелетели по мосту на Выборгскую сторону и, сделав круг, вернулись назад. После вейки ездоки пересели в тройку. Навроцкий приказал кучеру пустить лошадей по льду, и тройка помчалась в сторону залива. На широком просторе, в том месте, еде река соединялась с морем, сильно дуло, замёрзший после оттепели лёд был гладок и гол, и под парусами на огромных скоростях гонялись друг с дружкой буера. Подхлёстываемые упругим ветром, с трудом удерживая в руках бамбуковые рамы с натянутой на них парусиной и рискуя всякую минуту упасть и расшибиться, выделывали головокружительные пируэты смельчаки конькобежцы. Лотта спрятала раскрасневшееся лицо в воротник шубки и словно притаилась. Только глаза её весело глядели из-под зимней шапочки, и по блеску их Навроцкий догадывался, в какой восторг приводил её бешеный бег тройки. Они вихрем пронеслись вокруг Васильевского острова, обогнули Елагин и по Большой Невке подлетели к Троицкому мосту. Этой сумасшедшей гонки Навроцкому показалось достаточно, но Лотта, точно войдя в азарт, захотела непременно прокатиться в кресле рикши-конькобежца. На этот забавный вид переправы в поставленных на полозья креслах она впервые обратила внимание, кода делала на набережной этюды. И, судя по возбуждённым лицам некоторых барышень, такой способ передвижения по реке доставлял горожанам массу удовольствия. Навроцкий же, хоть и был со студенческой скамьи петербуржцем, не имел ещё случая воспользоваться услугами этих молодцов и охотно согласился. Взяв в кассе пятикопеечные билеты, они расположились на двухместном сиденье и двинулись к противоположному берегу. Здоровенный деревенский детина, толкая перед собой кресло и неистово шаркая коньками по специальной, тщательно расчищенной ледяной дорожке, разогнался так, что от скорости захватывало дух, и Лотта крепко ухватилась за руку Навроцкого, чтобы ненароком не свалиться на лёд. Не прошло и двух минут, как они оказались на другом берегу. Тем же замечательным способом, приятно разгорячённые, восторженные, переправились они через реку и в обратном направлении.

— И в петербургской зиме есть свои прелести, — сказал Навроцкий, приходя в себя и счастливо улыбаясь.

— Ничего подобного я ещё не испытывала, — радостно призналась Лотта, переводя дыхание и поправляя шубку.