Чёртов палец

Наконец, утомившись катанием, раскрасневшиеся, весёлые и нагулявшие аппетит, они сели в автомобиль и поехали обедать в ресторан Феофилова. Прокл Мартынович встретил гостей по обыкновению радушно и поспешно провёл их в свободный кабинет. Навроцкий заказал уху из судака, блины с чёрной икрой, бутылку белого «Абрау» и чай с пирожными. Немного закусив, он испросил позволение Лотты и с видимым удовольствием извлёк из сигарочницы сигарку с золотистым ярлычком, самого тонкого сорта из всех гаванских сигар. Лотта с интересом наблюдала, как, прежде чем закурить, он осторожно обезглавил туловище сигарки миниатюрной серебряной гильотинкой и, медленно поворачивая сигарку вокруг оси, особой длинной спичкой равномерно обжёг её кончик. Она подбирала слова, чтобы пошутить над странной мужской причудой, но, уловив замечательный аромат сигарки и увидав, с какой серьёзностью проделал Навроцкий всю эту процедуру, с каким наслаждением он курит, решила промолчать. Ей даже самой чуточку захотелось покурить. Вино было отменным, и скоро она почувствовала, как приятные тепло и лёгкость наливаются во все члены; это было очень кстати после продолжительной прогулки на Неве, еде она успела немного озябнуть.

— Можно и мне? — спросила она.

Навроцкий, отпивая из бокала, чуть не поперхнулся от удивления.

— Гм… Они хоть и не самые крепкие, а всё-таки… Дамы их не курят.

— Я только попробую.

— Гм…

Он с минуту колебался, затем всё же достал из кармана сигарочницу.

— Нет, вашу… Я только один раз.

— Полноте… — снова засомневался он. — Вы уверены?

Лотта решительно кивнула. Навроцкий протянул ей сигарку и стал с любопытством дожидаться результата пробы. Сделав одну затяжку, Лотта всплеснула руками, тихо ахнула и закашлялась.

— Вот видите? А я вас предупреждал.

— Я в первый раз покурила, — виновато проговорила она, возвращая Навроцкому сигарку.

— Покурили? — усмехнулся он. — Если бы вы покурили, мне, пожалуй, пришлось бы позвать сюда доктора.

— Это так опасно для женщин?

— Нет, но с непривычки многим становится нехорошо. Они бледнеют, их тошнит… Одним словом, вам это ни к чему.

— А вам?

— Мне? Ну, я… Видите ли, мне они почему-то доставляют удовольствие.

— А мой отец курил папиросы.

— Ну, это дело вкуса и… извините, кармана.

— В чём же между ними разница?

— Папиросы у нас на фабриках набиваются машинами. Нарубят машины табак в мелкую крошку да и заполнят ею гильзу. Ну а гаванская сигара — работа ручная. Её изготовление — дело долгое и непростое. Вот и ценится она дорого.

— Как же их делают?

— Видите ли, аромат и качество хороших сигар зависят от сорта табачных листьев… от того, как долго и благополучно они созревают… от способа ферментации… от опыта мастеров… Стало быть, здесь много труда. — Навроцкий потушил сигару. — Сигару можно курить долго, с перерывами, — пояснил он, — но больше чем на два часа откладывать не стоит: она теряет свои замечательные свойства.

— Как же всё-таки их делают?

— Вы, я смотрю, девушка из любопытных, — засмеялся Навроцкий. — Видите ли, ранее всего нужно вырастить листья, что само по себе процесс непростой…

— И как же их выращивают?

— Выращивают их на плантациях. Собственно, сначала выращивают саженцы под навесами, а уж затем пересаживают их на плантации и через четыре месяца собирают урожай. Самые качественные листья находятся в средней части растения. Их используют как покровный лист и делают из них рубашку сигары. Это самая дорогая ее часть. От покровного листа зависит, как выглядит сигара, поэтому он должен быть гладким, мягким, не слишком маслянистым и иметь тонкий букет.

Навроцкий помял упругую сигарку кончиками пальцев, поднёс к лицу и втянул в себя аромат.

— Можно мне? — спросила Лотта и, получив сигарку, повторила его действия.

— Сейчас у листьев уже не тот аромат, что у сырых. Ведь после сбора урожая они проходят длительный процесс обработки… Ну а верхушка растения идёт на набивку, на внутреннюю часть сигары, которая сама по себе — целая история. Самые же грубые и прочные листья употребляются для скрепления этой набивки.

Навроцкий вдруг подумал, что слишком уж увлёкся рассказом. Он поглядел на Лотту, и ему показалось, что она не столько слушает, сколько наблюдает за ним.

— Однако лучше курить, чем рассказывать.

Он закурил возвращённую ему сигарку и налил в бокалы вина. Из залы донеслось пение цыганского хора, и они замолчали, слушая надрывные колена солиста.

— Вам нравятся цыганские песни? — спросил немного погодя Навроцкий.

— Да. Но раньше я их почти не слыхала. Эти песни так проникают в душу… — Лотта помолчала, прислушиваясь к пению, и продолжала: — Вот сейчас, когда я их слушаю, мне хочется нарисовать… Я даже сама не знаю что… Это должно быть ярким, сильным… И не акварель, а масло… Что-то безудержное… дикое… страстное…