Чертова погремушка

— Как ты? — спросила я и тут же пожалела, потому что звучало это глупо.

— Не знаю, — вздохнул Костя. — Надо как-то жить.

— Ты… когда-нибудь сможешь простить меня?

— За что?

— За то, что не спасла Линку. Или хотя бы ребенка.

— Не знаю, Лен. Голова говорит, что ты ни в чем не виновата. И все равно грызет. Боюсь, сам я с этим не справлюсь.

— То есть? — испугалась я.

— Ко мне тут психолога приводили. Или психотерапевта, не знаю. Он посоветовал поехать в одну клинику. В Израиль. Там работает хороший врач, тоже из Питера. Вроде, как раз по таким случаям специализируется — потеря близких. Может, и поеду.

Я вспомнила ролик, который показал мне дьявол, — Костя в спортивном костюме на казенной кровати.

— Дьявол говорил мне, что ты… в дурке. Правда, не сказал, что это еще в будущем.

Костя недоуменно сдвинул брови. Я вздохнула и рассказала ему все. Ну, не совсем все. Но хотя это была не ложь, а просто недосказанность, я все равно чувствовала себя так, как будто говорю неправду. Куда делось то самое «тонкое наслаждение» ложью? Неужели нужно было поймать на лжи дьявола, чтобы начать испытывать к обману отвращение?

— Помнишь, ты говорила, что он назвал «погремушку» устаревшей моделью? — усмехнулся Костя, когда я рассказала, как дьявол демонстрировал мне трейлеры человеческих жизненных альтернатив. — Ну да, волшебное яблочко. Сейчас дядя Паша, небось, нашел бы в лесу планшет или смартфон. Да, я бы, наверно, не догадался, в чем обман. Кстати, бабы ко мне все равно липнут. Но мне теперь абсолютно наплевать. Кто б раньше сказал — не поверил бы.

Меня выписали только через две недели. Накануне Костя приходил попрощаться — он улетал в Хайфу. Помимо всего прочего, в этом был еще один резон, ведь Генпетровича так и не нашли, хотя и объявили в федеральный розыск. Я не думала, что он снова будет искать Костю, но если ему так спокойнее — пусть едет. Может, в клинике ему действительно помогут — разумеется, не забыть Линку, но научиться с этим жить.

Никита забрал меня из больницы. Дома я подошла к серванту и долго стояла перед ним, не решаясь повернуть ключ и открыть дверцу. Наконец вдохнула глубоко и… В ящике ничего не было. Старые счета, альбомы с фотографиями, нужные и ненужные бумажки. Дядипашин дневник и карта кладов. «Погремушки» не было. Значит, мне не показалось. Костя действительно утащил ее потихоньку, и в тот момент, когда я спасла их с Никитой, она исчезла. Я села на пол и дала волю слезам — слезам по всему, что произошло. Слезам облегчения.

Поздно вечером мы с Никитой лежали в постели, пили шампанское и ели виноград. Я рассказала ему все то же, что и Косте. Но этого было мало. Нет, я не могла рассказать о том, как вытащила их, но мне надо было знать, что Никита думает о подобных жертвах. Я снова заговорила о Линке, о том, как Костя готов был отдать свою жизнь — лишь бы она… не выжила — нет, просто прожила чуть дольше.

— Не забывай, что Линка могла бы родить ребенка, — возразил Никита.

— Ну ладно, тут особый случай, но вообще… Вот представь… — я вспомнила, как дьявол говорил со мной об этом еще раньше — о свободе выбора, жертвенности. — Вот представь, в квартире пожар, я могу выбраться сама, но ты погибнешь. Или я могу тебя спасти, но тогда погибну сама. И вот, допустим, я тебя спасла, а сама задохнулась или сгорела. Что ты после этого будешь чувствовать?

Никита поставил бокал на тумбочку и долго молча смотрел в потолок, закинув руки за голову.

— Ты имеешь в виду, что бы я чувствовал по отношению к тебе? — спросил он наконец. — Был бы я тебе благодарен или ненавидел бы тебя за то чувство вины, которое мне пришлось бы испытывать?

Я вздрогнула — настолько точно он угадал мои мысли — и кивнула.

— Понимаешь… Я не знаю, было бы это чувством вины или просто горем от того, что я жив, а ты нет. Что ты умерла, чтобы спасти меня. Но одно могу сказать точно — даже если бы я чувствовал свою вину, я не мог бы тебя ненавидеть. Ведь ты сделала бы это потому, что любила меня.

— Дьявол пытался внушить мне, что нет никакой любви. Что люди все делают только для себя. Совершают якобы благородные поступки для того, чтобы их потом не мучила совесть. А вдруг умереть для меня было бы легче, чем жить и думать о том, что я могла тебя спасти, но не спасла.

— А какая разница? — покачал головой Никита, приподнявшись на локте и глядя мне в глаза. — Какая разница, почему ты сделала это, если сделала? Если б ты не любила меня, ты бы выбралась из огня сама и убедила бы себя, что другого выхода не было, что ты ничего не могла сделать. Разве нет?

Эпилог

Я устроилась на работу в небольшое туристическое агентство. Мои сослуживицы — пять женщин в возрасте, как сказал Никита, от пионерки до пенсионерки. Они все абсолютно разные, но мы поладили, вместе пьем чай, делимся рецептами пирогов и немножко сплетничаем. Никита продал два бара и открыл консалтинговую компанию. В третьем, том самом, где мы встретились, он иногда стоит за стойкой и смешивает коктейли — для собственного удовольствия.